Джон Краули: Эгипет. Том 1

В этот августовский полдень в колледже Питера Рамуса живых не оказалось никого, за исключением чьих-то чужих ассистентов; никто не мог перенести его встречу с деканом с назначенного часа на более поздний, а отказаться самому у него не достало духу; он оставил пару не слишком внятных сообщений, которые были приняты на том конце провода безо всякого энтузиазма, сказал, что перезвонит еще раз из Каскадии, и нерешительно повесил трубку.

Возле стойки он обнаружил охладитель для содовой, огромный, похожий на саркофаг, точно такой же стоял когда-то в его родном городе, в магазинчике Делмонта: та же темно-красная эмаль, та же тяжелая крышка с оцинковкой по краю, а внутри темное озерцо воды и льда, и холодные бутылки, которые глухо звякнули друг о друга, когда он достал одну. На стойке с открытками, на открытке с изображением темных очков, лежали темные очки, и он взял пару; хотел взять там же еще и выпуск местной газеты, но передумал. Газета называлась «Голос Дальних гор». Он заплатил за колу и за очки, улыбнувшись в ответ на улыбку тихой девочки, которая приняла у него деньги, и вышел обратно на свет божий с неким странным ощущением свободы, как будто его высадили на незнакомый берег — или он сам на него выбрался. Он надел очки, и день стал пуще прежнего похож на пейзаж кисти Клода, в янтарных тонах и с густыми пятнами тени: полная безмятежность.

Поездка прервана, хотя, возможно, многое было поставлено на кон, и, вероятнее всего, ему придется заплатить за это скукой или еще чем похуже — неважно, сейчас ему было на все это плевать, поскольку вперед ему ехать не то чтобы очень хотелось, точно так же, как и возвращаться назад. Если он чего-то сейчас и хотел, так это сидеть за этим вот деревянным столиком в тени и никуда не дергаться, потягивать свою кока-колу, а еще — глубокого покоя, который казался ему этаким тихим всеобщим праздником.

Полная безмятежность. Вот ее, наверное, и можно было бы пожелать безо всяких предварительных условий: жить c постоянным ощущением каникул, как будто ты откуда-то сбежал, причем сбежал удачно. И да пребудет с ним навсегда эта полуденная неподвижность, которую он втягивал в себя с каждым глотком здешнего сладкого воздуха.

Хотя в самом по себе пожелании неких моральных качеств, безмятежности, великодушия и так далее, тоже заключалась своя проблема. Без запрета (который Пирсу казался самоочевидным) на пожелание творческих способностей — садишься за пианино, и из-под пальцев вдруг сама собой начинает литься «Апассионата» — мудрости грош цена; ни озарение, ни творческий прорыв не имеют смысла, если их не заработаешь собственным трудом, и, вне всякого сомнения, по большей части из труда они и состоят.

Лучше всего. Пирс глубоко вздохнул: эта мысль ему и раньше приходила в голову. Лучше всего было бы просто отказаться. Да нет, спасибо, право, не стоит. Он уже в достаточной степени набрался ума — а может быть, просто начитался умных книжек, — чтобы понять: в самой природе гарантированного исполнения желаний есть нечто разрушительное для обычного человеческого счастья. Ясно как божий день. И все же. Ему оставалось только надеяться на то, что, когда такая возможность ему представится, он найдет в себе силы быть мудрым, и ничего не желать; что жизнь будет идти своим чередом; что им не овладеет какая-нибудь страсть; что он не окажется в пиковой ситуации, из которой будет отчаянно стараться найти выход, другими словами, только не сейчас. В таком случае, даже если он и не сможет наотрез отказаться от исполнения желаний, он сможет, по крайней мере, выбрать второй призовой вариант: тот самый, давно обдуманный, даже слишком обдуманный для его обычной манеры жить, — то есть первые два желания истратить на здоровье и богатство, а затем, в качестве третьего желания, просто-напросто забыть обо всем, и забыть накрепко и навсегда; чтобы к нему волшебным образом вернулись внутренний покой и уверенность в себе, чтобы он и думать забыл о каких-то там желаниях и вернулся в свое (нынешнее) состояние полного неведения относительно самой возможности вторжения в привычный ход вещей неких таинственных сил, подвластных его собственной воле, и о том, что такие силы вообще на самом деле в принципе в природе существуют.

Вообще на самом деле в принципе в природе существуют. Пирс допил свою колу. Из-за церкви, по переулку, на шоссе вышла небольшая отара овец.

И, конечно, очень даже может быть, что именно так все уже и случилось. Наимудрейшая триада желаний уже могла сработать, уже исполнена, джинн вернулся в лампу, лампа в прошлое, все, что было, кануло в Лету, а Пирс теперь даже и не подозревает, как ему повезло, и забавляется привычной игрой в желания. На первый взгляд оно, конечно, вряд ли, учитывая то, что он сидит без работы и что с нервишками у него явные нелады, — но как знать, как знать. Визит с седьмого неба мог состояться именно сегодня утром. А день сей, пронзительно-синий день, мог стать первым днем его новой счастливой жизни, а только что прошедшая минута — самой первой минутой.