Нэнси Кресс: Нексус Эрдманна (сборник)

Я киваю:

— О чем же вы хотите поговорить, мистер Мак-Хейб? Вы журналист?

— Нет. Я врач.

Этого я не ожидала. Я также не ожидала увидеть внезапную судорогу, пробежавшую у него по лицу, прежде чем на нем снова возникла улыбка. Хотя напряжение и боль вполне естественны: войдя Внутрь, человек не может отсюда выйти. Интересно, где он мог подхватить болезнь. Насколько я могу припомнить, в нашу колонию давно не поступало новых зараженных. Может быть, по каким-то политическим соображениям власти отправляют их в другие колонии?

Мак-Хейб отвечает на мой взгляд:

— Я не болен, миссис Пратт.

— Тогда зачем же…

— Я пишу статью о течении болезни у тех, кто давно живет в колонии. Разумеется, для этого необходимо побывать Внутри, — объясняет он, и я сразу понимаю, что он лжет.

Рэчел и Дженни, разумеется, этого не понять. Они сидят справа и слева от него, словно беспокойные птички, и слушают.

— И как вы собираетесь опубликовать свою статью, когда она будет написана? — спрашиваю я.

— Я передам текст по радио, на коротких волнах, моим коллегам. — При этих словах он отводит взгляд.

— И эта статья стоит того, чтобы оказаться заключенным здесь навсегда?

— Как прогрессирует ваше заболевание? — начинает он, игнорируя мой вопрос. Он осматривает мое лицо, ладони, руки — пристальным профессиональным взглядом, который убеждает меня, что по крайней мере часть его истории — правда. Он врач. — Вы испытываете боль в пораженных участках?

— Нет.

— Наблюдаются ли функциональные нарушения или снижение активности, связанные с болезнью?

Рэчел и Дженни выглядят слегка озадаченными; он проверяет меня, хочет узнать, понимаю ли я терминологию. Нет.

— Не произошло ли за несколько последних лет каких-либо внешних изменений на старых пораженных участках кожи? Изменился ли цвет, плотность тканей, размер утолщенных краев?

— Нет.

— Не наблюдали ли вы каких-нибудь других симптомов, о которых я забыл упомянуть?

— Нет.

Мак-Хейб кивает и раскачивается на каблуках. Он хладнокровен для человека, которому вскоре суждено гораздо ближе познакомиться с этой болезнью. Я жду, что он скажет, зачем он здесь на самом деле. Молчание затягивается. Наконец Мак-Хейб произносит:

— Вы были независимым аудитором.

Одновременно с ним Рэчел спрашивает:

— Никто не хочет лимонада?

Мак-Хейб с радостью соглашается. Девушки, с облегчением поднявшись, наливают из-под крана холодную воду, открывают банку консервированных персиков и смешивают лимонад в коричневом пластиковом кувшине с глубокой вмятиной с одной стороны, там, где кувшин когда-то коснулся раскаленной печи.

— Да, — отвечаю я Мак-Хейбу. — Я была аудитором. И что?

— Теперь они не имеют права заниматься ревизиями.

— Аудиторы? Почему? Надежные столпы режима, — говорю я и понимаю, что прошло очень много времени с тех пор, как я употребляла подобные слова. Они имеют металлический привкус, как старая консервная банка.

— Больше нет. Теперь все расчеты налогов проводит Внутренняя налоговая служба, она же посылает в каждый дом особый счет. Процедура, по которой вычисляется ваш персональный налог, засекречена. Чтобы враги не узнали величину государственного дохода и, соответственно, количество денег, идущее на оборону.

— Вот как.

— Мой дядя тоже был аудитором.

— А кем он теперь работает?

— Не аудитором, — серьезно говорит Мак-Хейб.

Дженни протягивает стакан лимонада сначала мне, затем Мак-Хейбу, и гость улыбается. Дженни опускает ресницы, и щеки ее едва заметно розовеют. Что-то мелькает в глазах Мак-Хейба. Но не то, что я видела у Питера; совсем не то.

Я быстро смотрю на Рэчел. Кажется, она ничего не заметила. Она не ревнует, не взволнована, не уязвлена. Я испытываю облегчение.

Мак-Хейб обращается ко мне:

— Вы также опубликовали несколько статей в журналах, популяризирующих историю.

— Откуда вы это знаете?

И он снова не отвечает.

— Необычное сочетание интересов — бухгалтерское дело и написание исторических статей.

— Возможно, — говорю я безразлично. Это было так давно.

Рэчел спрашивает у Мак-Хейба:

— Можно задать вам вопрос?

— Конечно.

— У вас там, Снаружи, нет средства, чтобы вылечить дерево от термитов?

Ее лицо абсолютно серьезно. Мак-Хейб не улыбается, и я признаю — неохотно, — что он привлекателен. Он вежливо объясняет ей:

— Мы не лечим дерево, мы не допускаем проникновения термитов. Лучше всего строить из бревен, пропитанных креозотом, это химическое вещество, которое термиты не любят, так что они не забираются в стены. Но должны существовать препараты, которые убивают насекомых, уже расплодившихся в дереве. Я поспрашиваю и постараюсь привезти вам что-нибудь в следующий раз, когда окажусь Внутри.