Ариадна Громова - По следам неведомого

- А что же на самом деле означают эти вспышки? - умоляюще спросил я. - И, пожалуйста, не сердитесь на меня за такие вопросы: я ведь совершеннейший профан в астрономии!

- Скажите, а почему, в таком случае, вас так сильно волнуют проблемы Марса? - удивился Соловьев. - Ведь вы дали слово не писать о моих наблюдениях. Значит, у вас есть личная заинтересованность в этом деле?

Я заколебался. Мне очень хотелось рассказать Соловьеву обо всем, что со мной случилось, и попросить совета. Но я не решался. Все-таки надо раньше выяснить, что же представляют собой эти пластинки! В конце концов я с трудом выдавил из себя:

- Мне... мне хотелось бы рассказать вам одну историю... но я не знаю...

И тут наш разговор оборвался. Зазвонил телефон. Соловьева срочно вызывали к директору. Я даже обрадовался, что сейчас не надо больше ничего говорить, от всей души поблагодарил Соловьева, записал его телефон, попросил разрешения позвонить позднее, и мы расстались.

Идя по коридору, я впервые взглянул на часы - и ужаснулся. Я пробыл в обсерватории чуть ли не полтора часа! Бедная Маша! Я помчался к выходу; кубарем, морщась и охая от боли в ноге, скатился по лестнице.

- Маша! - закричал я, выбегая на улицу. - Машенька! Ну, пожалуйста, не сердись! Я идиот, я олух!

Маша распахнула дверцу машины.

- Знаешь, я начала бояться, что тебе там плохо сделалось, - серьезно сказала она. - Ты ведь такой измученный! Но если дело обстоит именно так, как ты сообщаешь, то все идет по-старому.

- Ты молодец! - я с облегчением засмеялся. - А теперь нам еще придется поехать в редакцию, я сдам материал и тогда буду свободен. Едемте в редакцию, - сказал я шоферу. - Маша, все это так интересно! Ты не сердись!

- Я не сержусь, но из редакции мы едем ко мне, - категорически заявила она. - Я умираю от любопытства.

- Конечно, - сказал я. - Еще бы! Я тебе все расскажу.

И тут же опять подумал, что просто не представляю себе, как все это ей рассказывать.

В редакции, к счастью, было пусто, и я потерял не слишком много времени, отвечая на вопросы вроде того, который мне еще по телефону задал Силантьев, - о снежных человечихах. Я пошел к машинисткам, продиктовал материал и отдал Силантьеву.

- Зря ты меня гонял, - мрачно заметил я. - Ничего они там пока не открыли.

- Так откроют! - оптимистически заявил Силантьев, читая статью. - Ишь, какую штуку изобрели! Шутишь, что ли: Луна в 25 метров диаметром! Там, небось, лунных жителей, и то видно, если они не поодиночке гуляют. Чего там, ценный материал, молодец, что выручил. А теперь езжай домой и строчи корреспонденцию о походе в горы. А то ты после этого самого Катманду замолчал, как в воду канул. Мы уж решили, что ты застрял где-нибудь на вершинном гребне Эвереста. А серьезно, что с тобой там было? - тут он впервые пристально поглядел на меня и ахнул. - Да ты что, Литвинов, ты ведь и вправду совсем больной какой-то? Прямо лица на тебе нет. Ты что это?

- Устал с дороги, - неохотно ответил я. - Потом вот в горах упал, ногу повредил.

И опять я почувствовал, что просто невозможно даже намекнуть на то, что со мной было в действительности! Ну, как это расскажешь? А рассказывать все равно придется...

- Ты домой иди, домой! - решительно сказал Силантьев. Сейчас машину вызову. Если б у нас телефон был телевизионный, как этот твой телескоп, я бы тебя нипочем не посылал ни в какую обсерваторию...

- Нет, что ты, мне было очень интересно... - возразил ,я.

- Интересно, интересно, - ворчал Силантьев. - Мне тоже интересно, что с тобой происходит. Словом, давай домой, машина тебя уже ждет.

Но я, конечно, поехал не домой, а к Маше. Я хоть и устал, но чувствовал себя не так уж плохо, а поговорить с Машей мне было просто необходимо.

И вот опять все было, как прежде. Мы сидели в ее уютной солнечной комнате, за окном шуршали машины по нагретому асфальту, чирикали воробьи на карнизах, и могло бы показаться, что я никуда не уезжал. Я рассказывал ей все по порядку-о Милфорде, об Анге, о его пластинке, о походе в горы, к таинственному храму, о Черной Смерти, - конечно, короче и не так связно, как здесь, но в общем все, что произошло...

Маша слушала молча, не отрывая от меня глаз, - я видел, как они расширились и потемнели.

- И вот, Маша, - закончил я, - я чувствую, что обязан рассказать об этом людям. Надо добиться, чтоб в Непал отправилась экспедиция и по-настоящему изучила следы пребывания небесных гостей. Ты пойми, Маша, что какими бы осложнениями мне ни грозил рассказ обо всем, что произошло, я обязан добиваться экспедиции. Это мне завещал Милфорд перед смертью, это мой долг и перед погибшими товарищами, и вообще перед людьми. Будь что будет, а я доведу все до конца. Это теперь - дело моей жизни!