Роберт Джордан - Память света

Может и ни одной. А может все, только каждая в свое время. Он понял, что улыбается.

Кого бы он выбрал? Мин… Хотя нет, как же бросить Авиенду? Илэйн. Нет. Он рассмеялся. Он не смог выбрать, которую из трех любимых женщин хотел бы взять в спутницы. Любую. Всех сразу.

«Свет, парень. Ты безнадежен. Безнадежно влюблен сразу в троих, и нет никакого выхода из тупика» .

Он пустил коня в галоп, устремляясь дальше на юг. У него был, набитый монетами кошель, отличный конь и надежный меч. Меч Ламана — лучшее оружие из всего, на что можно было рассчитывать. Он может привлекать внимание. Это был меч с настоящим клеймом цапли и отличным клинком.

Поняла ли Аливия, сколько денег она ему дала? Она ведь не имеет ни малейшего представления об их ценности. Наверняка большую часть из них она украла, так что теперь он не только конокрад. Ведь он сам велел ей достать немного золота, и она это сделала. Да с таким богатством он мог бы запросто купить себе целую ферму в Двуречье.

Его путь лежит на юг. В равной степени подошли бы и восток с западом, но он решил, что будет лучше убраться отсюда подальше. Сперва на юг, потом, может быть, на запад вдоль побережья. Может, ему удастся найти корабль? Так много мест в мире, где он еще не побывал. Он пережил несколько сражений, ввязался в чудовищную Игру Домов. Так много всего, с чем бы он не хотел иметь дела. Он видел отцовскую ферму. И разные дворцы. Много дворцов.

У него просто не оставалось времени, чтобы взглянуть на остальной мир. «Это будет что-то новенькое» , — подумал он. Просто путешествовать, ни от кого не убегать, не управлять людьми там и тут. Странствовать и спать в амбаре в обмен на то, что поколет дрова. При этой мысли он вновь рассмеялся. Так он ехал на юг, раскуривая свою невероятную трубку. А в это время вокруг него поднимался ветер, вокруг того, кого называли повелителем, Драконом Возрожденным, королем, убийцей, любовником и другом.

Ветер поднимался все выше и наконец вырвался на открытые просторы безоблачного неба. Он пронесся над истерзанной землей, усеянной еще не погребенными телами. Землей, которая, несмотря на это, была охвачена празднованием. Он поиграл ветвями деревьев, на которых, наконец, начали появляться почки.

Ветер полетел на юг, сквозь непролазные чащи, над переливающимися равнинами и направился к неизведанным странам. Этот ветер не был концом. Нет конца вращению Колеса Времени и никогда не будет.

Но, вместе с тем, это был конец .

Погруженный в темноту, Бао сел, скрестив ноги, и скользнул в состояние Единения.

В молодости, во время обучения, от него требовали находить Единение среди бушующей бури, в мчащихся санях, увлекаемых упряжкой лошадей, и, наконец, терпя боль от прикосновения раскаленного уголька к коже. Когда-то он считал такую подготовку излишней, но жизнь потребовала от него находить Единение в пылу боя и в агонии, во время бурь и землетрясений. Но сегодня, в этот момент, подойдет и темная тихая комната.

Единение — это отсутствие эмоций. Бао собрал все свои чувства — все свои мысли, все, что составляло саму его суть — и сжал их в одну точку в своем сознании. Тьма поглотила эмоции, чувства, мысли. Он не испытывал от этого удовлетворения, поскольку в этом состоянии нет места для удовлетворения. Он сам был Единением. В этом было все.

Полог палатки поднялся, впустив солнечный свет. Бао открыл глаза, но не удивился, увидев Минтела. В Единении нет места удивлению.

Однако на краю его сознания все же парила мысль. Мысль, что этот человек должен быть очень и очень далеко отсюда.