Генри Олди - Ойкумена

Простительная слепота: крепостные графа Мальцова никогда раньше не видели големов.

Дорожка, по которой они шли, влилась в широкую аллею, словно ручей — в реку. Аллея была вымощена прозрачными и до черноты фиолетовыми кристаллами флюорита, каждый размером с шляпную коробку. Путь освещали две вереницы матовых шаров, наполненных живым пламенем вехденов. Шары висели, не шелохнувшись, прямо в воздухе, без всякой опоры.

Искры светлячков едва различались в их сиянии.

Лючано пригляделся и понял, почему светлячки вообще видимы. «Гэндзи-ботару» размером с мизинец, с усиленной иннервацией фотогенных клеток. Каждое такое насекомое стоило сумасшедших денег.

Темный глянец зелени кустов. Пурпур листвы декоративного барбариса. Запах клубники волнами плыл от белых цветов чубушника. Ограждения густо оплетали побеги карликовой стефанандры, мерцая снежно-зеленой мякотью венчиков. От виллы неслась музыка: Фредерик Торрас, «Ликование», мотет для сопрано, виолайзера, флейты и клавинолы.

Ангельский голос певицы ласкал слух, поддержан импровизацией генерал-баса.

— Нам направо, — на миг обернувшись, спел в терцию голем.

Боковая дорожка вывела их на просторную лужайку, залитую светом: над головами, переливаясь, висела искусственная радуга. Поодаль располагались ряды скамей, амфитеатром спускаясь к эстраде-раковине. В центре эстрады вздымался и опадал, играя разнообразно окрашенными струями, голографический фонтан. Журчал он как настоящий.

Вокруг фонтана в живописном беспорядке был разбросан реквизит.

— Располагайтесь. Я доложу мар Шармалю, что вы уже здесь.

Голем направился к вилле, окруженной облаком жемчужного сияния. Помпилианский стиль: широкие ступени из мрамора, портики, анфилада колонн, узкий треугольный фронтон с барельефами… Имперская роскошь. Тарталья поморщился: он недолюбливал помпилианцев, и на то у него имелись веские причины. Однако вилла принадлежала отнюдь не надменному рабовладельцу. Ее хозяином был молодой гематр, сын одного из влиятельных банкиров этого сектора Галактики. И в чувстве стиля ему (а вернее, архитекторам и ландшафт-дизайнерам, нанятым его папашей!) никак нельзя было отказать.

— Чего моргаете, олухи? — рявкнул Тарталья на труппу, замершую в испуганном ожидании. — Особого приглашения ждете? Живо за работу!

Площадку он изучил заранее, в отеле, получив снимок через терминал и ознакомив «Вертеп» с планом рабочих мизансцен. Так что сейчас невропасты бегом отправились по местам, не теряя лишнего времени. Для них заранее установили блестящие круглые табуреты, по четыре с каждой стороны эстрады. Там кукольники в черных трико, невидимые для кукол, смогут спокойно заниматься своим делом.

Вспомнив о реквизите, Тарталья окинул взглядом предметы на сцене. Шутовские колпаки, флуоресцентный бюстгальтер «с секретом», трость, веер из птичьих перьев, пара игрушечных лучевиков, очень похожих на настоящие, шляпа, стул, зонтик… Бутафор Васька подобрал удачный комплект: неброский, простой в обращении.

Для гематров — лучше не придумаешь.

От виллы послышались голоса и нарочито громкий, неестественный хохот. Так смеются люди, стараясь показать окружающим, как им весело. Людское толпище сошло половодьем со ступеней здания и — сверкая драгоценностями, мигая лазерными псевдошнуровками, мерцая флюоресцентным макияжем! — потекло в сторону лужайки. «Ого! — подумал Лючано, отходя в сторонку. — А изрядная компания гуляет!»

Он оценил навскидку: человек триста, не меньше.

— Мэтр Борготта?

— Да, это я. Мое почтение, мар Шармаль.

Лючано сразу догадался, кто перед ним. Хотя, когда они связывались по видеоканалу, клиент зачем-то блокировал изображение.

— Вы пунктуальны. Я рад.

Радости на лице и в голосе молодого гематра было не больше, чем в строке бегущего по дисплею текста. Впрочем, к каменным лицам и отсутствию интонаций у гематров давно привыкли все, кто хоть изредка имел с ними дело.

— Это Адель.

Шармаль-младший держал под руку ослепительно красивую рыжеволосую девушку в платье из квинтилийской чесучи. Безумно дорогой материал менял прозрачность в зависимости от каприза владелицы платья. Сейчас чесуча фактурой напоминала мокрую ночную сорочку из батиста, скорее раздевая, нежели одевая хозяйку.

Девушка с вызовом показала Тарталье язычок: острый и хищный. Глаза ее горели от возбуждения и большой дозы фаирита. В отличие от спутника, негематрийке были доступны эмоции, наркотические и естественные.