Дин Кунц - Затаив дыхание

— Пожалуйста, помните наш уговор. Вопросы задаю я, вы отвечаете, а не наоборот.

То ли он исчерпал тему, то ли не хотел ее развивать, раз уж в Камми проснулось любопытство. И перешел к ее впечатлениям от общения с Загадочным и Тайной.

Еще через час, когда допрос подходил к концу, Джардин задал вопрос, который едва не отправил Камми в нокаут:

— Доктор Райверс, вы кого-нибудь убили?

Потрясенная, она встретилась с ним взглядом через многослойное стекло.

Он повторил вопрос.

— Камми, вы когда-нибудь кого-нибудь убили?

— Да.

— Кого вы убили?

— Бойфренда моей матери.

— Как его звали?

— Джейк Хорнер. Джейкоб Хорнер.

Джардин даже не взглянул на графики, которые вычерчивались на экране его ноутбука. Он знал, что она говорит правду.

— Это случилось в день вашего пятнадцатилетия, так?

— Материалы полицейского расследования, судебное разбирательство… это засекреченная информация.

— Это случилось в день вашего пятнадцатилетия, так?

— Засекреченная. Все засекречено. Я была несовершеннолетней. Никто не имеет права знать об этом.

Глаза Джардина не светились в темноте, их освещал экран компьютера, но Камми видела эти глаза достаточно хорошо, чтобы прочитать в них презрение.

— Вы провели на борту «Терапии» десять лет? Десять лет? Десять лет, Камми?

В довесок к презрению в глазах читалось чувство глубокого удовлетворения, которое он испытывал, видя ее реакцию, ее страдание.

Ему хватало власти, чтобы узнать о ее десяти годах рабства, а потому он мог познакомить с прошлым Камми тех, кто знал ее в настоящем, чтобы они презирали ее или, того хуже, жалели.

Тем самым он рассчитывал гарантировать ее молчание обо всем, что связано с Загадочным и Тайной, а также ее безропотное содействие.

Она сдернула с руки перчатку со множеством вплетенных в нее датчиков и бросила на стол.

— Все. Я закончила.

— Да, — кивнул Джардин. — Пожалуй, точка поставлена.

Шум на потолке появлялся и затихал, появлялся и затихал. Иногда кто-то там ползал, иногда перемещался на руках и коленях, а то просто постукивал по потолочной балке.

Генри бродил по дому взад-вперед, глядя в потолок, отслеживая звуки. Гадая, что бы это значило.

Зайдя в стенной шкаф в спальне, не отрывая глаз от крышки люка, прислушиваясь к постукиванию, постукиванию, постукиванию по ней с другой стороны (с этой крышка закрывалась на засов), он начал думать, что этот стук — не простой ритм. Он разбивался на стансы. Создавалось впечатление, будто какой-то поэт, живущий наверху, сочиняет новые строки и «отбивает» их размерность.

Едва эта мысль полностью сформировалась в голове, Генри решил, что больше не будет прислушиваться к постукиванию. Он вернулся на кухню и вновь занялся приготовлением ленча.

Позднее, во время еды, он думал о тайных убежищах, где собирались укрыться сенатор и другие представители властных элит после намеренного разрушения общественного порядка. Он предположил, что с комфортом и обеспечением там будет наверняка получше, чем здесь, на ферме.

Из многих сотен миллиардов долларов, которые вынесли через двери казначейства, не все потратили впустую. Более трети тайно перевели на счета тех политиков и предпринимателей, которые верили в действенность этой стратегии трансформации мира.

Сенатор и те, с кем он работал в тесном контакте, запаниковали только один раз, когда репортер «Вашингтон пост», проводивший журналистское расследование, сообщил об исчезновении семидесяти миллиардов долларов, выделенных на стимулирование экономики. Но общественность никак не отреагировала на это разоблачение. И поскольку «Пост» не располагала значительными средствами, источники репортера не смогли проникнуть в круг заговорщиков.

Именно в тот период, когда все висело на волоске, Генри решил, что не поедет с сенатором и будет спасать себя сам. Но теперь, прислушиваясь к постукиванию на потолке, постукиванию, к которому он не прислушивался , Генри задался вопросом, а не допустил ли он серьезную ошибку, отправившись на Запад, чтобы стать собственным братом.

Впервые на своей памяти Том спал крепко и спокойно. Тревога пришла с пробуждением.

Обычно кошмары выливались из резервуара с ядом и затапливали сон. В сумраке ушедших под воду городов и полей, он пребывал в беспрерывном движении, никуда не шел, ничего не искал, но тем не менее шел и искал, одержимый отчаянием. С затопленных улиц, с безымянных холмов, вдоль пустынных дорог к нему направлялись смутные фигуры, которые угрожали ему. И он бежал от них без остановки, дышал водой в нарастающей панике, пока не просыпался и не начинал дышать воздухом. Бодрствуя, но иногда даже во сне, он подозревал, что все угрожающие ему фигуры на самом деле он сам.