Иван Афанасьев - В Праге в одиннадцать

В "Беранеке" Недрагов появился с черного хода. Обслуга ресторана и повара его хорошо знали, и не отказались опросить немногих в этот час постоянных клиентов. Среди русской общины Праги никто Юрия Кондрахина не знал. Павел отправился на улицу Майзелова. Гитлер сохранил старинный еврейский квартал Праги, намереваясь учредить там музей вымирающей расы. Он полагал, что скоро живых евреев на земле не останется.

Старинное еврейское кладбище, могила Иегуды бен Базалела, равви Льва. Легендарного создателя Голема. Недрагов постоял перед нею, сосредотачиваясь на вызываемых образах, пропитываясь атмосферой этого места. Это была не прихоть пражанина и не сентиментальность. Это маскировка. То, что он намеревался предпринять сейчас, наверняка открывала его искушенному наблюдателю. Нет, тот воспримет не Павла Недрагова. Астральное восприятие вообще организовано не так, как обычное. Восприняты будут намерения, сила, аура и деяния.

Еврейские имена. Прихотливые завитки букв еврейского алфавита. Ощущение единства раскиданного по всей земле, гонимого народа.

Источник силы, он у каждого свой. Как мы овладеваем языком, усваивая вместе с ним имена и историю, так же оккультист раскрывает свои способности, используя определенную традицию. Традиций немного. Языческие, дохристианские. В Европе — только друиды Великобритании и Ирландии. Иудаистская традиция — Каббала. Христианская традиция: чернокнижие, мастера ордена иезуитов, православные мистики. В Азии — традиции буддизма и индуизма.

У каждого мастера свой почерк, который с неизбежностью выдает традицию. Павел врос в православие. Его способности раскрывал отец Григорий, наставник с Афона. Но сейчас он собирался действовать и выглядеть, как каббалист. Поэтому и стоял на старинном еврейском кладбище, повторяя одновременно молитву и надписи на могильных плитах и сосредотачиваясь.

Говорят, Юлий Цезарь мог делать одновременно семь дел. Для того, что Недрагов начал делать сейчас, требовалось не меньшие способности. Первое: перед глазами держится яркий образ здания гестапо в Берлине. Это внешний, рассчитанный на простаков уровень маскировки. Второе: тихо произносимая еврейская молитва. Третье: мышечное воспоминание о многочасовом подъеме в гору, ощущение разряженного, холодного воздуха.

Теперь главное. Сохраняя предыдущие образы, создать мысленную конструкцию: представить десять сефирот, их связи, подняться на уровень Бриах. Войти в астральное пространство и сразу же закрыть себя ментальным покрывалом. Все чувства отключились. Павел ослеп. Оглох. Потерял способность чувствовать прикосновения, утратил вкус и обоняние. Тело исчезло, растворилось, распалось на тысячи атомов. Все, что осталось — это образы. Дом в Берлине, на Принц Альбрехтштрассе, еврейская молитва, холодный воздух горных вершин, напряженно-тревожная физиономия. Ты кто, человек, способный решить мое будущее?

Мгновенно приходит ответ, и Павел сразу оборвал контакт. Чувства лостепенно возвращались. Он вновь стоял на старинном еврейском кладбище. Немного кружилась голова, и плечи придавила усталость.

"Повезло, — произнес про себя Павел, — Тот, чью сущность я сейчас незримо постиг, оказался слабым. Его природные способности разбудили, но он и сам их не понимает, использует интуитивно. Он почувствует, конечно, проникновение в его сознание. Не сейчас — ночью. Раунбаху приснится здание гестапо, подъем на горную вершину, что-либо, связанное с евреями. Он не найдет меня".

Но есть еще двое, неразрывно связанные с Павлом и Раунбахом судьбой. И первый из них — Густав Кроткий. Он дал приказ на ликвидацию, уже подозревая, что "Тополь" — это хорошо известный ему Павел Недрагов. Справиться с Густавом будет нелегко, хотя сейчас он не в состоянии полностью сосредоточиться на борьбе с Недраговым. А второй — тот самый Кондрахин. Судьбы их четверых вскоре переплетутся воедино и в наибольшей степени способен повлиять на них именно Раунбах.

Недрагов знал многих, приехавших из Советского Союэа. Точнее, не знал — наблюдал. Проходя по Карловой площади и скользнув взглядом по "дому Фауста", где жил продавший душу дьяволу Ян Штясны, он вновь задумался о Кондрахине. Атеист. Грубый материалист — несмотря на умение работать с астралом, видеть ауру, читать мысли. Как такое возможно? Страх. У многих, приехавших из Совдепии, страх буквально сочился из каждой клеточки тела. Но они свой страх отрицали. Говорили: "преданность делу партии Ленина — Сталина", "освобождение трудящихся", еще какие-то смешные бессмысленные слова. Они боялись даже собственного страха, запрещая себе осознавать его. Кондрахин тоже издавал запах страха. Но иной.