Дейтон Лайт: Муравейник

– Привезли, Служительница, но в нефти много песка, и я…

– А раз привезли – не приставай ко мне! Неужели ты думаешь, что я пойду к Повелителю и начну жаловаться ему на смертоносцев? Что, мол, его слуги привезли плохую нефть?! Ну, не-ет! Я еще не настолько глупа, чтобы делать замечания Повелителю, и не тороплюсь расстаться с жизнью! А ты… как там тебя… Сим, не испытывай мое терпение! Делай, что тебе было сказано, и не ной по пустякам! Иначе…

Уката угрожающим жестом поднесла кулак к его носу, потом грубо толкнула Сима и выбралась из землянки. Испуганный, он не решился спорить дальше. У большого плоского камня, служившего верстаком, склонился Салех. До поры он делал вид, что занят работой – ссучивал для фитилей длинные нити из паутины – и ничего не слышит. Но стоило Укате удалиться, как он вполголоса сказал Симу:

– Не злил бы ты ее, парень! Она ткачихой раньше была, хорошей ткачихой, но однажды повредила пальцы на правой руке, да так, что больше не могла держать ни иглу, ни прясло. И была б ей прямая дорога за мокрицами прибирать, в землянки, но Управительница ее приметила да и взяла к себе служительницей. И теперь Уката пуще смерти боится в немилость Повелителя впасть. Сейчас она привыкла вкусно есть да спать мягко, а случись чего – ей ведь иной дороги, кроме как к мокрицам, не будет. Сыро там, внизу, да воздух плохой. Больше пяти дождей никто не выдерживает.

– Ладно, – кивнул, постепенно успокаиваясь, Сим. – Но если она еще и орехового масла достать не сможет…

Однако с земляными орехами в городе было проще: на юге земель Третьего Круга – тех, что примыкали к Великой пустыне, орехи росли в изобилии. Правда, для освещения жилищ их почти не использовали – в паучьих городах люди ложились спать с закатом. Смертоносцы не желали, чтобы в ночные часы люди бодрствовали. Неизвестно, до чего способны додуматься двуногие слуги, если лишить их постоянного ментального контроля – ведь холоднокровные пауки ночью впадают в спячку. Ореховое масло заливали в движущиеся детали ткацких станков, дверные петли, оси повозок, иногда его добавляли в пищу или смазывали им драгоценные металлические предметы.

Смолой пальмы уаугу рыбаки из поселений по берегам Ителеи и ее притоков конопатили щели своих лодчонок – и еще до заката второго дня гонцы принесли на своих плечах три огромных бочонка.

По заказу Сима мастер глины Иворан слепил десяток пустотелых шаров с отверстиями для фитилей. Глиняную посуду в паучьих городах не любили, в основном домашнюю утварь делали из дерева. Этому, кстати, поначалу сильно дивились многие попавшие в плен пустынники: ведь дерево для них – большая редкость, в песках даже самая трухлявая, высохшая щепка ценится едва ли не больше воды.

Тем не менее, всегда были в ходу большие глиняные корчаги для хранения воды, рыбьего клея или ортисовой настойки, постоянно требовалась обмазка для корзин рыбаков, был немалый спрос на незамысловатые детские игрушки, украшения… Иначе говоря, без работы Иворан не сидел и дело свое знал неплохо.

Первые заряды были готовы уже на четвертый день. Оставалось только просушить фитили. Сим аккуратно развешивал скрученные нити на солнце, когда за его спиной выросла Уката. От звука ее голоса он вздрогнул.

– Когда у тебя, наконец, все будет готово, пескоед?!

– Совсем скоро, служительница. Мы уже приготовили заряды, фитили высохнут – и все.

Лицо Укаты осветилось какой-то хищной радостью.

– Заряды готовы, да? Можно показывать Повелителю?

– Нет, пока нельзя, служительница. Я же говорю – фитили…

– Прекрати свое нытье, пустынная крыса! Я вашу породу знаю. Ты просто боишься, что ничего не получится, вот и оттягиваешь день испытания!

Сим пытался протестовать, но Уката отмахнулась от него.

– Я сейчас же иду к Повелителю. И… – она придвинулась ближе к пленнику, – берегись, если что-то будет не так! Повелитель не прощает ошибок! Никому!

Испытание назначили на полдень – так в паучьих городах называли время дня, когда солнце поднимается выше всего. Сим горестно вздохнул: он прекрасно понимал, что к этому времени фитили высохнуть не успеют. Заряды не загорятся, и тогда… Перед его глазами снова и снова вставала одна и та же картина – неподвижный, окровавленный Редар на каменном полу.

Подошел Салех, долго мялся рядом, наконец спросил:

– Чего пригорюнился, парень? Боишься, не выйдет?

– Не знаю, Салех. Фитили-то не просохли, вдруг не загорятся. Тогда нам всем не поздоровится…