Ларри Нивен - Беззащитные мертвецы

– Когда пациент уже в состоянии выйти на прогулку, ему требуется зелень и пространство, – рассказывал мне доктор Хартман. – В этом заключается часть лечения. Выход наружу – огромный скачок.

– У вас много агорафобов?

– Нет, я не о том толкую. Дело в замках. Для обычных людей замок означает заточение, но для многих пациентов он символизирует безопасность. Решения принимает кто-то другой; внешний мир не вторгается.

Доктор Хартман был коротеньким толстым блондином. Приятная личность, легок в общении, терпелив, уверен в себе. Как раз тот человек, которому можно доверить свою судьбу, если только ты устал сам о ней заботиться.

– И много излечений у вас бывает? – спросил я.

– Разумеется. Кстати, мы обычно не принимаем пациентов, если подозреваем, что не сможем их вылечить.

– Такая политика должна творить чудеса в ваших отчетах.

Он нимало не смутился.

– Для пациентов это имеет еще большее значение. Зная, что мы можем их излечить, они и сами начинают в это верить. А неизлечимо безумные… они могут быть ужасно подавленными, – на миг он словно поник под непосильным грузом, потом снова пришел в себя. – Они могут влиять на других пациентов. К счастью, в наши дни неизлечимо больных мало.

– А Шарлотта Чемберс относилась к излечимым?

– Мы так думали. В конце концов, это был только шок. Никаких предыдущих нарушений личности. Психо-химические составляющие крови были почти нормальными. Мы опробовали практически все. Стрессы. Химическую коррекцию. Психотерапия не помогла. То ли она глуха, то ли не слушает и не желает говорить. Иногда мне кажется, что она понимает все, о чем мы говорим… но не отвечает.

Мы добрались до запертой двери внушительного вида. Доктор Хартман поискал на кольце ключ и прикоснулся им к замку.

– Мы называем это буйным отделением, хотя более правильно говорить об отделении для тяжелобольных. Я страстно мечтаю, чтоб мы добились от некоторых какого-нибудь буйства. Например, от Шарлотты. Они даже не глядят на реальность, тем более не пытаются с нею бороться… вот мы и на месте.

Ее дверь открывалась наружу, в коридор. Мое гадкое профессиональное сознание тут же отметило это обстоятельство: попытайся повеситься на двери, и тебя тут же заметят с обоих концов коридора.

В этих комнатах наверху окна были матовыми. Подозреваю, что имелись причины, по которым многим пациентам не стоило напоминать, что они находятся на двенадцатом этаже. Комната была небольшой, но хорошо освещенной и окрашенной в яркие цвета, с кроватью, мягким креслом и экраном три-ди, утопленным в стену. Нигде не было острых углов.

Шарлотта находилась в кресле, смотря прямо перед собой. Руки были сложены на коленях. Ее волосы были короткими и не особенно хорошо ухоженными. Желтое платье было сделано из какой-то несминающейся ткани. Она выглядит покорившейся, подумал я, покорившейся чему-то предельно чудовищному. Когда мы вошли, она не обратила на нас внимания.

– Почему она до сих пор здесь, если вы не в состоянии ее вылечить? – спросил я шепотом.

Доктор Хартман ответил нормальным голосом:

– Вначале мы думали, что это кататоническое оцепенение. Такое мы можем лечить. Уже не первый раз ее предлагали забрать. Она остается здесь, поскольку я хочу понять, что с ней не так. Ее облик не изменился с того самого момента, как ее доставили сюда.

Она по-прежнему нас не замечала. Доктор говорил так, словно она не могла нас слышать.

– Есть ли у АРМ идея, что с ней могли сделать? Зная об этом, мы могли бы лучше подобрать метод терапии.

Я покачал головой.

– Я как раз собирался спросить у вас. Что они могли с ней сделать?

Теперь он покачал головой.

– Ну тогда подойдите с другой стороны. Что они не могли с ней сделать? Синяков, сломанных костей, чего-то подобного ведь не было?

– И внутренних повреждений тоже. Она не подвергалась хирургическому вмешательству. Имелись признаки введения наркотиков. Я так понимаю, что они были органлеггерами?

– Похоже на то.

Она могла быть раньше хорошенькой, подумал я. Дело было не в отсутствии косметики и даже не в истощенном облике. Но пустые глаза над резкими скулами, обособленно глядящие в никуда…

– Она не слепа?

– Нет. Оптические нервы функционируют безупречно.

Она напомнила мне электроманов. Когда ток из розетки просачивается через тонкую проволоку от макушки к центру удовольствия в мозгу, внимание электромана тоже привлечь невозможно. Но нет, чистое эгоцентрическое счастье электромана вряд ли можно было сопоставить с эгоцентрическим горем Шарлотты.