Михаил Харитонов: Пять стихий (сборник)

— Вы тоже живёте недолго, — донеслось из темноты.

— По сравнению с вами — да. Нас тоже разрушала наша пища. Кто же знал, что причина старения — несовершенство пищеварительной системы и отравление шлаками? Кажется, я тебе говорил, что в моём родном языке слова «еда» и «яд» очень близки?

— То, что делает нас сильнее, нас же и убивает, — из темноты послышался вздох. — Кстати, я голоден. Если ты можешь…

— Подожди немного, — сказал старик. — Мне тоже надо поесть.

Он ещё раз проверил показания приборов. Бросил последний взгляд на монитор, который показывал белую дыру в небе — пылающий Центр. Когда-то Землю загораживала пылевая туманность, но потом её разметал взрыв Сверхновой — и потоки жёсткой радиации, исходящей из центральных областей Галактики, сожгли планету.

Старик сунул руку в медицинский сканер. Через минуту прибор, тихо звякнув, выдал результат. Он был здоров, — рождённый в стерильном воздухе атомного убежища, он не страдал никакими болезнями, — но очень и очень стар. Медицинское оборудование честно предупреждало, что уровень генетических нарушений в его клетках на двадцать четыре процента превышает критический.

— Мне осталось немного, — констатировал он, доставая из холодильника контейнер с белковой смесью.

— Сколько? — поинтересовался голос.

— Года два-три, если я не буду тебя кормить, — вздохнул старик. — И полгода, если буду. У меня очень плохая кровь. Прости, друг, у меня нет другой.

— Я знаю. Благодарю тебя, друг.

Старик ещё раз посмотрел на экран. Тот почернел — потоки радиации глушили показания приборов. Отвернулся и пошёл в темноту.

Там стоял гранитный саркофаг, испещрённый странными символами.

Когда-то его обнаружили последние обитатели атомного убежища — когда пытались освоить пещеры. Те оказались непригодны для жизни, но в одной из них они обнаружили древнее захоронение, логово спящего. Они побоялись будить это существо, но последний выживший, оставшись в одиночестве, всё-таки сделал это — и теперь был связан с ним нерушимой и прочной связью, самой крепкой из известных живущим.

Крышка саркофага была чуть отодвинута — ровно настолько, чтобы можно было опустить руку.

— Постарайся сразу попасть в вену, — попросил старик. — Твои укусы плохо заживают.

— Прости, — донеслось из саркофага, — ты же знаешь, у меня шатаются клыки. И больные дёсны. Последствия солнечных ожогов. Проклятый ультрафиолет. О, если бы не потоп…

— Кажется, ты появился на свет позже? — сказал старик, массируя руку, чтобы разогнать кровь.

— Да, я не видел жёлтого неба, — донеслось из саркофага. — Я последний из своего рода. Как и ты… Мы думали, что это сделали люди.

— Я же рассказал тебе, — устало вздохнул человек, — это был объективный процесс. Атмосфера Земли постепенно насыщалась кислородом, выделяемым растениями. В какой-то момент она уже не могла удерживать в себе влагу. Ну да, случился потоп. После этого состав воздуха качественно изменился. Небо стало голубым…

— Какое оно для тебя сейчас? — спросил лежащий. — То, что ты видишь через свои приборы?

— Как сказать. Что-то вроде пылающей темноты, — сказал старик, массируя кисть, — Невесёлое зрелище, но не лишённое известного величия.

— Таким его видели и мы, это ваше небо, — отозвался лежащий в гробнице. — Когда для вас оно было… как ты говоришь? Голубым? Жаль, что я не могу понять ваши цвета…

— Это да. То, что для тебя — свет, я просто не вижу. А то, что свет для меня, жжёт твои глаза. В этом смысле нам трудно понять друг друга.

— Кажется, я рассказывал тебе: мы ведь тоже когда-то воевали с тёмными. Теми, кто жили на Земле до нас. И они говорили, что всякий свет мерзок, потому что он рождается от насилия энергии над веществом. Они-то ещё помнили другой свет, рождающийся от любви…

— Любовь, — грустно усмехнулся человек. — Ну да, конечно, любовь. Мы все так на неё надеялись.

Он опустил руку в отверстие. Кровь еле-еле тянулась по артерии — из последних сил.

— Я надеюсь, — сказал он, чувствуя, как клыки вампира ищут его плоть, — когда-нибудь в мир придёт Свет такой силы, что сожжёт звёзды. И с ним непременно явятся какие-нибудь ангелы, бессмысленные и беспощадные… Кусай.

Старик дёрнулся от резкой боли.

— Ну что? Тебе удобно? Пей, друг.