Игорь Волознев: Звёздный полицейский

Гуманоид умолк.

Дарт смотрел на него в крайнем замешательстве. Перед ним было явно живое существо — мыслящее, разумное, видимо очень древнее, но не верилось, что оно живёт семьсот миллионов лет. Это ведь немыслимая цифра! Возможно ли такое? Прислушиваясь к монотонному голосу лексикатора, сопровождавшему движения губ аборигена, Дарт пытался припомнить всё, что изучал в колледже об обитателях миров Межгалактической Конфедерации. Кое-где, действительно, живут чрезвычайно долго. Это особенно характерно для жизни на кремниевой основе. Подобные существа — как правило, коренастые, крепкие, похожие на каменные глыбы, — живут сотни тысяч лет — до тех пор, пока им попросту не надоедает жить; тогда они кончают с собой, прыгая в раскалённые жерла огнедышащих вулканов. Но даже если они и не кончают с собой, они всё равно когда-нибудь умирают. А этот лупоглазый толкует о такой вечной жизни, когда даже с собой покончить невозможно… Это что-то абсурдное…

У Дарта чесались руки пальнуть по нему из бластера и на опыте проверить, так ли уж он неистребим. Но межпланетный этикет требовал соблюдения выдержки. В конце концов, Дарт здесь гость, а гуманоид — хозяин, на которого с самого начала надо было произвести благоприятное впечатление.

— Насколько я понял, вы утверждаете, что открыли препарат абсолютного бессмертия, — сказал комиссар. — Там, откуда я прибыл, ни о чём подобном никогда не слыхали, хотя наука сделала очень многое, чтобы продлить человеческую жизнь. Ваше сообщение настолько удивительно, что верится в него с трудом. Неужели кроме вас на планете нет других бессмертных?

— Ну почему же. Есть ещё скокс.

Словно почувствовав, что речь идёт о нём, из-под кресла выбралось существо размером с небольшую собаку и с таким же голым синеватым, похожим на каменное, телом, что и у гуманоида; оно имело шесть лап, плотное неуклюжее туловище с гребнем вдоль спины, удлинённую голову и смахивало на детёныша динозавра. Встав на две мощные нижние лапы, скокс уставился на Дарта.

— Забавный зверёк, — сказал комиссар. — Вы говорите, его нельзя убить?

— Невозможно, — подтвердил долгожитель и пальцем одной из рук показал на бластер, висевший на поясе Дарта. — Насколько я могу судить, это оружие?

— Вы угадали.

— Что ж, тогда попробуйте применить его против моего скокса, и вы сами убедитесь, что всё сказанное мною — истина.

Не успел он договорить, как Дарт вскинул бластер и направил на зверя огненную струю. Скокс, покуда испепеляющий луч плясал на его мордочке, туловище и лапах, смотрел на комиссара выжидательным, любопытным взглядом. Луч не оказывал на него никакого действия, зато каменный тротуар, задетый лучом, оплавился и почернел.

Наконец зверьку надоел этот докучливый комок света, бивший по его глазам, он недовольно скривился и снова заполз под кресло.

Ошеломлённый карриорец засунул бластер за пояс.

— Теперь я, кажется, начинаю верить, — пробормотал он. — Но как это, должно быть, тоскливо — не имея возможности умереть, проводить годы и столетия на безжизненной планете, среди унылых руин!

— Я давно отвык от таких чувств, как тоска, уныние, грусть, радость и тому подобное, — ответил гуманоид. — Даже когда я вспоминаю прежнюю, залитую солнцем многолюдную планету, буйство красок на ней, я не испытываю никаких эмоций. Все эмоции давным давно перекипели в моём сознании и ушли. Общение с людьми мне заменяют научные идеи, которые постоянно приходят мне в голову и которые я обсуждаю сам с собой.

— Но какой толк размышлять над чем-то, — перебил его Дарт, — обдумывать какие-то идеи, когда никто во всей Вселенной о вас не знает?

— Это нужно прежде всего мне самому, — сказал четырёхрукий. — Прелесть и глубину моих отвлечённых умозрительных построений могу оценить только я — их творец. Вот совсем недавно, например, я задался вопросом: как снова сделаться смертным?

— Ага, жить вам всё-таки надоело!

— Надоело? — Дарту показалось, что гуманоид удивлён. — Не знаю… Подобная постановка вопроса для меня нова… Она парадоксальна и требует длительных размышлений… Нет, не смерть как таковая, — продолжал он после недолгого молчания, — а лишь теоретическая возможность прекратить действие препарата бессмертия — вот что увлекло меня. В последнее время я упорно думал над этой проблемой и меня осенило несколько блестящих идей. В этом здании, — одной из рук он слабо махнул в сторону колонн, — я оборудовал лабораторию. Иногда я наведываюсь туда, чтобы произвести тот или иной опыт, но чаще лежу здесь. Под звёздами удивительно хорошо размышляется. Закрою глаза — кажется, всего на несколько минут, — а уже прошли десятилетия, созвездия изменили своё положение…