Роберт Хайнлайн - Там, за гранью

Однако Феликс настаивал – и Смит вынужден был уступить человеку, положившему начало его предприятию.

Гамильтон позвонил Джеку Дарлингтону.

– Хелло, Джек.

– Как поживаете, Феликс?

– Есть что-нибудь для меня?

– Кассет скопилось чуть не до потолка.

– Отлично. Перешлите их мне…

– Конечно. Послушайте, Феликс, но ведь по большей части все это – ужасная чепуха.

– Не сомневаюсь. Но подумайте, сколько руды приходится перелопатить, чтобы получить грамм природного радия. Ну что ж, позвольте откланяться.

– Минутку, Феликс. Вчера я попал в неловкое положение. Может, вы посоветуете мне…

– Конечно. Рассказывайте.

Выяснилось, что Смит, который, невзирая на все свои финансовые успехи, носил повязку и с точки зрения закона считался дикорожденным, непреднамеренно оскорбил вооруженного гражданина, прилюдно отказавшись уступить тому дорогу. Гражданин прочел Смиту лекцию о правилах поведения.

Все еще не до конца приспособившийся к обычаям другой культуры, Смит ответил ему насколько мог вежливо – то есть сбил с ног ударом кулака, попутно расквасив нос. Теперь предстояло расплачиваться – щедро и по очень крупному счету.

Наутро секундант оскорбленного позвонил Смиту и передал ему формальный вызов. Смиту надлежало или принять вызов и стреляться, или принести извинения, которые будут сочтены достаточными; в противном случае гражданин и его друзья изгонят его из города – под надзором блюстителей, следящих за соблюдением обычаев.

– Что же мне теперь делать?

– Я посоветовал бы вам принести извинения.

Другого выхода Гамильтон не видел; принять вызов – было бы для Смита самоубийством, и хотя подобный акт не казался Феликсу предосудительным, однако он здраво рассудил, что Джей Дарлингтон предпочитает жить.

– Но я не могу этого сделать – что я, по-вашему, ниггер?

– Не понимаю, что вы хотите этим сказать. Какое отношение к происходящему может иметь цвет вашей кожи?

– Ох, не обращайте внимания. Но я не могу извиняться, Феликс. Я был впереди него – честно, впереди.

– Но ведь на вас была повязка.

– Ну… Послушайте, Феликс, я хочу стреляться. Вы согласны быть моим секундантом?

– Буду, если вы попросите. Только, имейте в виду, он вас убьет.

– Может, и нет. Я могу выхватить оружие раньше его.

– На дуэли в этом нет смысла. Оружие перекрестно связано – ваш излучатель не сработает до сигнала рефери.

– Но я довольно быстрый.

– Не в том классе. Вы же не играете сами в ваш фитбол – и знаете почему.

Смит знал. Когда предприятие только начиналось, он собирался играть и тренировать, а не только администрировать. Однако несколько встреч с нанятыми им людьми быстро доказали, что спортсмен образца 1926 года заметно уступал современному человеку среднего уровня развития. В частности, его рефлексы были медленнее. Смит прикусил губу и ничего не ответил.

– Сидите тихо и не высовывайтесь, – сказал Феликс, – а я попробую сделать несколько звонков и посмотрю, что можно предпринять.

Секундант оскорбленного был вежлив, но исполнен сожалений. Ему ужасно жаль, что он не в силах оказать услугу мастеру Гамильтону, но он действует согласно полученным указаниям. Не может ли мастер Гамильтон переговорить непосредственно с главным действующим лицом? Верно, это вряд ли соответствует протоколу. Однако обстоятельства довольно необычны; дайте ему несколько минут – и он позвонит сам.

По прошествии указанного времени Гамильтон получил разрешение поговорить с самим оскорбленным и позвонил ему. Нет, о том, чтобы отказаться от вызова, не может быть и речи; и вообще, весь этот разговор строго конфиденциален – протокол, знаете ли. Он вовсе не стремится убивать обидчика и готов принять извинения.

Гамильтон объяснил, что Смит не может смириться с подобным унижением из-за особенностей психологии. Он – варвар, «человек из прошлого», и просто не в состоянии смотреть на вещи с точки зрения джентльмена.

Главное действующее лицо кивнуло.

– Теперь я это знаю. Знал бы раньше – попросту проигнорировал бы его грубость, вел бы себя с ним как с ребенком. Но я не знал. А теперь, если учесть, что он сделал – ну, мой дорогой сэр, вряд ли я могу это игнорировать, не правда ли?

Гамильтон признал, что собеседник имеет полное право на сатисфакцию, однако заметил, что, убив Смита, тот станет весьма непопулярной в обществе фигурой.

– Он, знаете ли, любимец публики. И, боюсь, многие станут рассматривать принуждение его к дуэли как обычное убийство.