Роберт Хайнлайн - Дети Мафусаила

Либби молчал.

— Вот ты чем все это время занимаешься? — не отставал от него Лазарь.

— Да все тем же — математикой. Хочу разработать принцип межзвездных перелетов, вроде того, каким нас сюда забросили.

— И как? Продвигается? — навострил уши Лазарь.

— Пока что не очень. Ты подожди… А иногда на облака смотрю. Знаешь, почти во всем можно найти удивительные математические соотношения, если только знать, что ищешь. В кругах на воде, в форме женской груди — кстати, изящнейшие функции пятого порядка.

— Чего-о? Ты, верно, хотел сказать «четвертого порядка»?

— Нет, именно пятого. Не забывай о времени. Люблю уравнения пятого порядка, — мечтательно сказал Либби. — И, кстати, в рыбах они тоже наблюдаются…

— Уф-ф-ф! — Лазарь поднялся. — Интересно все это, только не для меня.

— Ты куда?

— Прогуляюсь малость.

Лазарь пошел к северу. Шел он до самого вечера, а с наступлением темноты улегся спать прямо на землю. На рассвете он поднялся и отправился дальше. За первым днем последовал второй, третий. Идти было легко — поход напоминал скорее прогулку по парку. Даже слишком напоминал, решил про себя Лазарь. За один вид вулкана или стоящего водопада он охотно отдал бы целый доллар! И перочинный нож в придачу…

Деревья иногда казались странными с виду, но встречались во множестве, и на вкус их плоды были очень даже ничего. Довольно часто попадались навстречу «гномики», по одному либо группами, спешившие по неведомым своим делам. Лазаря ни разу не потревожили и не расспрашивали, куда он направляется, просто приветствовали, как добрые, старые друзья. Лазарь принялся гадать, встретился ли ему вообще хоть один незнакомый «гномик». Появилось неприятное ощущение слежки.

Постепенно ночи становились холоднее, да и дни тоже. Малый Народец встречался все реже, и однажды, не встретив за день ни одного «гномика», Лазарь остановился. Он провел на этом месте весь следующий день, посвятив его исследованию своего душевного состояния.

Пришлось признать, что никакой серьезной причины для неприязни к планете и ее обитателям нет. Тем не менее он был абсолютно уверен: ему это место не по вкусу. Ни одно известное Лазарю философское учение ничего не разъясняло толком насчет смысла человеческой жизни или того, как нужно жить. Возможно, кому-нибудь нравится греться на солнышке — только не ему; это Лазарь знал точно, хоть и не мог объяснить почему.

Решение, предопределившее участь Семей, сейчас казалось ему неисправимой ошибкой, гораздо достойнее было бы остаться и отстаивать свои права, даже если бы Семьям суждено было погибнуть. Но вместо этого они пролетели полвселенной, чтобы отыскать себе тихий уголок, а он оказался занят существами, слишком уж превосходящими людей, для того чтобы с ними можно было сосуществовать. К тому же существа так были уверены в своем превосходстве, что даже не истребили незваных гостей, а просто вышвырнули на эту ухоженную поляну для гольфа.

Такие действия сами по себе являются не чем иным, как издевательством! «Нью-Фронтирс» являлся высшим достижением технической мысли человека, а его перенесли через пространство так же легко, как пушинку!

Малый Народец, кажется, не собирался гнать людей с планеты, но по-своему деморализовал их не меньше, чем боги джокайра. Отдельно взятый туземец был равен сознанием младенцу, но коллективный их интеллект оставлял далеко позади лучшие умы человечества, в том числе и Энди. Людям даже не приходилось надеяться достигнуть когда-нибудь такого уровня. Скорее кустарная мастерская выдержит конкуренцию с автоматизированной киберфабрикой. Если люди, будь это осуществимо, и согласятся на подобную ассимиляцию — в чем Лазарь очень сомневался, — то утратят право называться людьми — в чем Лазарь был абсолютно уверен.

Естественно, сам он при любом раскладе предпочел бы остаться человеком. Но он и был человек!

Дни шли, а Лазарь все спорил с самим собой. Его терзали противоречия, не дающие людям покоя с тех пор, когда первая обезьяна осознала себя как личность. Эти противоречия не решались ни с помощью набитого желудка, ни с помощью хитроумных машин. Итог бесконечных размышлений Лазаря ничем не отличался от того, к которому сводились все духовные искания его далеких предков: зачем все это? для чего живет человек? Ответа не было. Росла только подсознательная уверенность: для праздного времяпрепровождения человек не предназначен.

Тревожные раздумья неожиданно прервал один из «гномиков»: