Игорь Минаков - Операция «Вирус»

Да ведь он просто куражится, понял я. Ни черта он мне не расскажет сверх того, что захочет, ибо понимает, что козырей особых у меня и нет. Главный, врача Лотошину, я, как последний кретин, выложил уже в начале допроса. Что расследование на островах закончилось ничем, он вполне может догадываться. А еще — ему самому теперь глубоко наплевать на то, что там произошло между Гуроном и Тристаном, или, если угодно, — между прогрессором Абалкиным и врачом Лоффенфельдом. Пройдено и забыто, и вспоминать об этом он более не хочет. Неприятный, видимо, такой осадочек…

«Ему больше нет дела до народа голованов», — сказал умный Щекн-Итрч. Надо думать, что подземный житель, умеющий убивать и покорять силой своего духа, знает, что говорит, и слов на ветер не бросает. А насколько я понимаю голованов, в подобных случаях они говорят именно то, что хотят сказать. Нет дела — значит, нет. Совсем недавно — было, письма писал, Комову вон даже… Что же выходит? Если принять гипотезу… э… Бромберга-Каммерера, человек, генетически заточенный под одомашнивание животных, идет наперекор заложенной в него программе. И теперь Льва Абалкина интересует только тайна его личности и… и «детонатор». Вот и гадай, что это: высшее проявление человечности, преодоление заложенного извне предназначения — или программный сбой автомата Странников? Сбой, так сказать, вызванный невыносимым давлением обстоятельств?

— Лева, — сказал я самым что ни на есть проникновенным тоном, — давайте не будем отвлекаться на посторонние материи. Давайте я задам вам несколько вопросов и оставлю вас в покое.

— Валяйте, — так же равнодушно обронил Абалкин, небрежно поигрывая кленовым листком.

— Как вы узнали, что Тристан схвачен?

— Это элементарно, — проговорил Абалкин. — Он не явился вовремя в назначенное место.

— При каких обстоятельствах состоялся ваш контакт с Тристаном?

Абалкин хмыкнул, отбросил листок.

— В подвале контрразведки. Тристан говорил на незнакомом языке, следовательно, вызвали переводчика.

— Тристан не знал островного наречия? — я счел уместным удивиться.

— Тристан знал островное наречие, — положительно, Левушка-ревушка разговаривал со мной как с последним кретином. — Но палач перестарался, Тристан начал бредить. По-немецки. Тогда послали за переводчиком. Штатный же переводчик контрразведки в тот вечер был пьян, и под рукой оказался я.

«Или ты организовал так, чтобы оказаться под рукой», — подумал я, но перебивать Абалкина не стал.

Похоже, Лева излагает заранее подготовленную версию. И если бы он не собирался ее изложить, послал бы меня сразу же куда подальше. Значит, что-то он скрывает, раз путает следы. Что ж, и в хорошо продуманных версиях возможны зацепки, за которые можно вытянуть истину.

— Тристан был плох, практически при смерти, к тому же, по всей видимости, повредился в рассудке. Спасти его было невозможно. Меня он уже не узнавал, но в бреду все время повторял про три шестерки и номер, по которому их следует передать. В миг просветления, за секунды до агонии, узнал меня и сказал, что мне нельзя находиться на Земле.

— И вы решили сбежать, — сказал я. — Даже не попытались спасти товарища…

— Тристан был обречен! — почти выкрикнул Абалкин. — Повторяю в последний раз: живым из рук контрразведки он выйти не мог!

Краем глаза я заметил, как напрягся маячивший неподалеку Водолей. Я подал ему условный знак: все в порядке.

А вообще — чем дальше, тем интереснее.

— Хорошо, оставим это. Что же произошло потом?

— Потом я решил спасти хотя бы тело. Бот я нашел быстро. — Абалкин снова был равнодушно-спокоен. — Его погрузили на колесный транспортер, выставили охрану. Летательный аппарат шпиона с материка — это серьезно. Пришлось поработать. Много суеты… Особенно когда ударили пулеметы с вышек… Досталось, правда, бедному Курту, которому было уже все равно… Запрыгнув на платформу, я приложил его ладонь к распознавателю и ввалился в кабину. Хорошо, что бот держали под открытым небом, аккумуляторы наелись под завязку, и я смог стартовать сразу. Через четыре часа я прибыл на базу.

— А труп?

— Труп я бросил.

— Почему?

Абалкин снова посмотрел на меня как на насекомое, но теперь уже не ядовитое, а совершенно ничтожное, такое, на которое и внимания-то обращать не след. Тем более ему, повелителю всея фауны. И вообще по лицу допрашиваемого читалось, что он все более и более утверждается во мнении, что перед ним — индивид с ограниченными умственными способностями.