Ольга Онойко - Лётчик и девушка

Лётчик выругался. Напрашивалась мысль, что аэропорт заброшен. Предстояло пешком добираться до Гана, по распутице и под проливным дождём, а прежде того найти сухое место для Элиса и для себя, потому что перед таким марш-броском нужно было отдохнуть хоть немного. Сильней всего удручало отсутствие горячей воды.

И в тот момент, когда лётчик подумал о бане, Элис подвернул колесо шасси. Очередная колдобина оказалась слишком широкой. Триплан развернуло на сто восемьдесят градусов и отнесло в сторону, в глубокую яму. Послышался жуткий треск, похожий на треск костей.

Лётчик похолодел.

Он висел на привязных ремнях. Перед носом, в серой мгле дождя жалко махал элисов винт. Самолёт косо стоял в яме на краю полосы и молчал.

— Элис… — неуверенно окликнул лётчик. Сердце грохотало от ужаса. — Элис!

Корпус триплана заскрипел, разразился диким скрежетом и застонал навзрыд.

— Элис, что с тобой? — Лётчик стал торопливо отвязываться. — Элис, скажи что-нибудь!

Ответом был ещё один мучительный стон — и молчание.

Лётчик выскочил из кокпита, обежал яму по краю, прижал ладони к ещё тёплой алюминиевой обшивке на носу.

— Элис, очнись! Элис!

Самолёт тяжело покачнулся. Двигатель его затих, медленно стал замирать винт. Почти спокойно триплан произнёс:

— Я сломал лонжероны. На левом нижнем.

Лётчик выдохнул и сел прямо в мокрую траву. Дождь хлестал его по непокрытой голове, заливал лицо и ледяными пальцами пробирался под комбинезон. Ужас встряхнул, как хороший кофе, он ещё не прошёл совсем, поэтому холода лётчик не чувствовал.

— Я-то думал, всё совсем плохо, — пробурчал он.

— Всё очень плохо, — несчастным голосом сказал Элис.

— Но не совсем же. Можно починить.

— А кто? Кто чинить будет? — судя по голосу, Элис чуть не плакал. Лётчик испугался, что у него в придачу к лонжеронам потечёт масло. — Здесь же никого нет! Пусто!

— Ничего, — ободряюще сказал лётчик. — Я найду кого-нибудь. Пойду в город. Там должен кто-то найтись.

Но Элис при этих словах содрогнулся. Проволочные расчалки заскрипели и взвыли.

— Парень, — сказал триплан тихо, с выражением глубочайшего ужаса, — если ты меня здесь оставишь, я заржавею и сгнию. Очень быстро.

Лётчик закусил губу.

— Я же обещал, что тебя не оставлю, — сказал он. — Мне только в город сходить надо. Я тебя парашютом накрою.

— Я стою в болоте! — крикнул Элис и снова всхлипнул: — Что мне с того парашюта…

— Вытащим тебя из болота.

— Ты меня не вытащишь. Во мне весу две тонны. А сам я не выеду. Почва мягкая, буксую я.

— Одеяло подложим. Выедешь. Давай-ка не тянуть, а то правда размокнешь.

Лётчик решительно встал и принялся за дело.

Дело шло тяжело. От голодовки, тошноты и усталости он ослабел. Природой лётчику дано было крепкое телосложение, но сейчас руки и ноги его были как ватные. Он злился. Он даже прикрикнул на Элиса, когда тот начал выть, что у него болит сломанное крыло. Не до игр было. Элис слишком любил играть в телесность — у него постоянно что-то болело, чесалось, мёрзло и затекало. Лётчик знал, что он просто напуган.

Колёса шасси медленно вращались, вымешивая мягкую почву. Одеяло тонуло в ней. Мотор надрывно взрёвывал, Элис с натугой подавался вперёд — и снова падал. На пятой попытке упал и лётчик. Его опять начало мутить. Содержание эфира в атмосфере Титана было всё же слишком высоким. В сочетании с высокой влажностью это сводило с ума. Элис ныл-ныл, потом умолк и только честно старался выбраться. Дождь безжалостно молотил его по крыльям и лётчика — по плечам.

Последние силы таяли. Глаза вместе с дождевой водой начинала заливать мгла.

Лётчик впервые подумал, что, возможно, здесь его путь будет окончен.

Лётчик лежал навзничь, а Элис склонялась над ним.

Она звенела и переливалась, мерцала и дышала — призрачная, но тёплая. Её кости, мышцы, сосуды и жилы были созданы из света и пели. Глаза её смотрели с любовью. Она была самой нежностью. Её безмерная красота не слепила, а притягивала.

— Лети ко мне, — сказала она хрустальным шёпотом, — лети, не задерживайся, лётчик.

Лётчик улыбнулся Элис, и её образ стал расплываться. Синие глаза на белокожем лице показались синими облаками, плывущими по светлому небу, по серебряному небу неподвижных звёзд…

Лицо Элис изменялось.

Кожа темнела, по ней пролегали морщинки. Выцветали глаза. Ярко-синее платье становилось заношенным тряпьём. Горе утраты захлестнуло лётчика горькой волной, в отчаянии он потянулся к Элис, пытаясь вернуть её, и вдруг окончательно потерял.