Гуго остановила толпа млевших от восторга женщин. Солдаты шептали свои молитвы, а монахи ругались, как неотесанные солдаты. Поморщившись, он узнал новое для себя чувство – тревогу, он видел, как в двух шагах от него рыцари срывали друг с друга шлемы и латные рукавицы вместе с кусками мяса и вновь, как опьяненные дурманом, устремлялись в бой.
В восемнадцатой атаке черному рыцарю удалось оттеснить Оттакара из Тюрингии (на гербе которого на фоне пастей зверей был изображен бурый медведь) от его воинов. Они находились теперь под самой ложей Саламандры, и между ними произошла смертельная дуэль. На мгновение сложилось впечатление, что под ударами сарматского колосса Конрад не выдержал и дрогнул. На его забрале выступила кровь.
Свободной рукой он оторвал то, что еще считал шлемом своего скафандра и жадно глотнул воздух Анти-Земли. Его голову с белокурыми волосами окутало пурпурное сияние. Оттакар опять пошел в атаку. Спустя мгновение славный тюрингийский рыцарь зашатался и рухнул на землю. Оруженосцы хотели было поднять его – он был мертв.
Ужасное зрелище: под его нагретыми добела доспехами находилось обугленное, разложившееся тело.
– Это похуже, – сказал старый воин, – того, что остается от тех, кого поражает молния в горах…
Бой вдруг прекратился. Сторонники Оттакара отступили; все приходили в себя, как после минутной вспышки гнева. Некоторые бросали на залитое кровью ристалище взгляды, полные страха: они ничего не понимали!
Поддерживаемый двумя оруженосцами короля, Конрад Монферрат быстро поднялся по ступенькам к трону, где восседала святая эльмов – Эсклармонда. Он преклонил колени, и люди вокруг него вдруг исчезли. Саламандра приняла из рук Меркуриуса золотой лавровый венок и возложила его на локоны, липкие от крови.
Конрада шатало. Она нагнулась и прикоснулась к его открытому челу своими губами, которые сжигали миры.
Первый день схватки на ристалище завершился грандиозным пиром: на берегу Кедрона были поставлены палатки, и весь Город во главе с королем отправился туда. Великолепие и варварство были за каждым столом – кедровых досках, размещенных прямо на камнях для более чем ста гостей. Чернь расположилась вдоль реки.
На огромных кострах жарились целые туши быков. Из-за присутствия на празднике монахов и писцов к военным песням примешивалось церковное пение. Рыцари, некоторые из которых еще не сняли свои доспехи, пили много хмельного и терпкого карменского вина и ликера из фиников, который, словно огонь, обжигал горло.
На берегу слуги короля вышибали дно у бочек с мальвазией, а ручные волки, гиены и леопарды ложились у ног гостей, выклянчивая кости.
Под небесно-голубым балдахином, украшенным Тау из жемчуга, сидел за высоким столом Ги де Лузиньян, справа от него – сионский патриарх, а слева – Жильбер де Триполи. Дам на пиру не было; с общего и молчаливого согласия решили, что не будут вспоминать события прошедшего дня: незачем было продолжать скандалы на глазах у неверных.
– Завтра, – сказал король Гуго Монферратскому, – завтра мы поищем объяснение случившемуся, и вы будете действовать…
Напротив короля Ги восседал Великий Магистр, справа от Гуго сидел Конрад; оба Монферрата, один – блондин, другой – шатен, возвышались над всеми присутствующими. Снявший свои доспехи, стройный и могучий, превосходная военная машина, недавно прибывший Монферрат гладил гриву ручного льва. В свете факелов его плащ искрился, как золотой песок. На мгновение его глаза цвета морской волны остановились на Десте, который побледнел и тут же отвернулся.
Менестрели запели о дамах, которых не было за столом. Аккомпанируя себе на трехструнной скрипке и цитре, они восхваляли подвиги рыцарей и очарование их избранниц; они сравнивали королеву Сибиллу с чистым драгоценным камнем Сиона, с лилией равнины, с таинственным фонтаном. Затем, чтобы доставить удовольствие гостям – приверженцам Терваганта, они стали расхваливать фаворитку Магомета Аишу и Зубейду из Баодада – самую мудрую принцессу.
Настал черед гинекеи короля: она представляла собой только жемчужины и бриллианты, розы, которые раскрывают свои бутоны на рассвете, и источники с прозрачной водой. Чтобы служить таким прекрасным дамам, рыцари проявляли необыкновенное мужество; тамплиеры, те почитали Деву небесную.
Король слушал разговоры, наблюдая в блаженстве, как дрожит большая позолоченная арфа: его ладонь лежала на обнаженном плечике двенадцатилетней девочки-арабки, которую ему подарил Абд-эль-Малек; наклонившись над ребенком, он утешал его и наливал мальвазии.
Читать дальше