Алексей Ефимов - На землях рассвета

Даже сейчас, просто повернув голову, он видел живописные, почти отвесные скалы, поросшие корявыми, уже украшенными золотом деревьями. Между рухнувших глыб на дне ущелья бежала неширокая река. За широкими проломами в скалистом гребне его дальнего склона открывался другой, более высокий. Вид, как не говори, был чудесный, — да и пахнущий осенью ветер, обдувающий их нагие тела, приходился как нельзя кстати.

Он вновь задвигался — уже без остановок, пока удовольствие не заставило его застонать, откинув голову. Да, путешествие обещало быть очень, очень интересным.

Неделей позже Найко — полностью одетый, собранный и спокойный — смотрел на проплывающий за окном Гитоград. Это был рослый и стройный молодой человек, хорошо сложенный и крепкий, с густыми рыжеватыми волосами, падавшими на шею. Его хмурое широковатое лицо казалось вырезанным из светло-золотистого камня — в те, довольно редкие мгновения, когда на нем не отражалось никаких эмоций. Одет он был сейчас весьма непритязательно — в рабочие штаны и серую футболку. Такой же непритязательной была и его обувь — простые сандалии на босу ногу. Наряд не вполне благонамеренный по стандартам Ультра, но здесь это не бросалось в глаза.

Сейчас поезд вновь шел по краю высокого и довольно крутого откоса — одной из достопримечательностей города, — и перед Найко до самого горизонта тянулся металлургический завод в белых султанах пара — наглядное опровержение мифов ойрат о том, что Гитоград был только и единственно городом разврата. Но отрицать их целиком Найко бы не взялся: нельзя было сказать, что они с Миа занимались любовью всю дорогу, но пару часов в день они этому занятию уделяли. Стеснительность юноши только увлекала её. Она находила забавным учить его, и за это время он узнал о любви немало нового. Сейчас она уже ушла — возможно, на поиски новых друзей.

Найко помотал головой, прогоняя мысли о ней. Эта поездка превзошла все его ожидания, и он понимал, что главные удовольствия еще впереди… по крайней мере, так ему теперь представлялось.

Погода, правда, мало подходила к его радужному настроению — под серым и пасмурным небом, как в теплице, застоялась душная, тяжелая жара. К тому же, было уже поздно — часов девять, солнце зашло, и начали сгущаться сумерки.

Поезд свернул на массивную, плавно сбегавшую вниз эстакаду. Вдоль нее тянулась широченная, кишащая старомодными машинами и людьми улица — а за ней, утопая в купах громадных деревьев, высились жилые двенадцатиэтажные башни из странного, зеленовато-коричневого, с серебристым отливом кирпича. Несмотря на современную архитектуру, они казались уже очень старыми — их окна зияли чернотой, кирпич на стенах кое-где выкрошился. На самом деле от пуль, а не от времени: эти руины остались как назидание после событий в Прозрачной Чересполосице, когда войска Ультра подавили «националистический бунт». Презрение ойрат к гитам было столь велико, что они не стали делать это сами: карательные части состояли из народов северной Ламайа, пребывавших с гитами в многовековой кровной вражде. Всех подробностей Найко не знал, но известные ему были ужасны. Даже «императорский дождь» — поливка городов гитов горящим фосфором с бомбардировщиков — еще не был самым худшим. Как и бомбы с зарином. После подавления мятежа множество молодых гитов было выслано «на перевоспитание» в Хин Маэт — родную страну ойрат, на Север, за Становые Горы. Формально, они не считались заключенными: им даже платили зарплату. Они не могли только уехать оттуда.

Но в Гитограде никогда не бывало зимы. День работы на открытом воздухе и при сорокаградусном морозе у любого ойрат, да и у самого Найко вызвал бы только здоровый румянец на щеках. У гитов он вызывал смертельное воспаление легких. Никто из них не вернулся домой.

Найко помотал головой. Развалины тоже ушли назад. Эстакада стала ниже, теперь за окном, по другую сторону улицы, тянулась сплошная стена древних, трех-четырехэтажных зданий, ярко и пёстро окрашенных. Этот вид был уже знаком ему, и его сердце вдруг часто забилось. Улица Цветов не изменилась с его детства — если различия и были, он не мог их заметить. Это — как и все прочее — показалось ему счастливым предзнаменованием.

Но, оказавшись на перроне, под темно-серой, давящей громадой вокзала — самого большого из тех, что он до сих пор видел — Найко вдруг понял, что оказался совсем в другой стране. Сам вокзал был, разумеется, построен Ультра — в типичном для них массивном и тяжеловесном стиле. Но вот внутри него были почти одни только гиты — неосвещенный, несмотря на позднее время, громадный, похожий на сумрачную пещеру зал вмещал, наверное, десятки тысяч их. Казалось, что все население города решило срочно куда-то уехать.