Наталья Егорова: Пупырь

Арсений поморщился.

– Ну, не помню я точно, - развел руками Михалыч.

– А Щербина сказал, - Арсений прикрыл глаза, вспоминая. - Ну, с приездом, что ли?

– С прибытием. Ну, с прибытием, что ли?

Холм не дрогнул.

– Ну, за прибытие, что ли? Ну, на здоровьичко, что ли? Ну...

Под вечер прояснилось. Золотой солнечный шар канул за Малаховку, выкатились на чернеющее небо игрушечно яркие звёзды. В речке кто-то сонно вздыхал и плюхал.

Пупырь подпирал небесный свод.

Допили поллитру, дожевали огурцы. Совершенно уверили себя, что активизируется подлый генератор словами, и время от времени сочиняли новые обороты с плотвой и приездом. Всё без толку.

– Щербина женат, не знаешь?

– Нет, вроде. Девчонка к нему забегала, беленькая такая, шустрая. Отец у него в десятом цехе работает, фрезеровщиком.

– Если что... надо будет в милицию, наверное...

– Съездили, блин, на рыбалку!

Помолчали. Послушали настырных комаров.

– А этот генератор, он как действует? - серьёзно спросил Григорий.

– Я так думаю, - глубокомысленно завёл Михалыч, - все дело в притяжении. Пупырь ему направление искажает, вектор гравитации. А у нас вестибулярный аппарат на что реагирует? На неё как раз, вот и выходит, что стоишь горизонтально, и ничего.

Насчет вестибулярного аппарата Арсений поспорил бы: у него как раз голова при подъеме кружилась.

– Это вроде как магнит? - уточнил Григорий. - Кидаешь палку, а он притягивает?

– Ну вроде того...

– А почему сначала вверх идёшь, а потом оказывается, что вниз?

Михалыч тяжко вздохнул.

– А чёрт его знает... технология какая-то. Написано же "ограничение доступа".

– А-а...

Арсений звонко пришлёпнул комара. Брезгливо вытер ошметки с пальцев: комар был опившийся, раздутый.

– На перловку ловил плотву, - тоскливо завёл Михалыч. - На хлебный мякиш хорошо идёт…

– Слушайте, а почему мы решили, что он выключается теми же словами? Может, разными?

– Ну, я не знаю тогда…

– Сидим, - сказал с неожиданной злостью Арсений. - С-сочиняем. Пока мы тут пароли придумываем, что там с Щербиной?

Михалыч открыл рот, но промолчал, напоровшись на яростный взгляд.

– Завтра с утра пойдем к этой сволочи в особняк: это он генератор установил, больше некому; проверял небось, как работать будет. И вот пусть только попробует не выключить!

Все глаза невольно обратились наверх, где, невидимый в ночи, пластался оранжевый лоскут.

Мелькнуло перед глазами сплошное кино: рвущиеся с привязи псы, ухмыляющиеся молодчики с автоматами, втоптанный в пыль связанный человек...

Разберёмся, - успокаивал себя Арсений, заваливаясь на спину. - Разберёмся, надо же Ваньку выручать. Бестолочь он, конечно, каких поискать, но ведь свой же.

И не станут же сразу стрелять...

Звёзды висели прямо над головой: крупные, яркие, как светляки на ниточках. Плюхал хвостом непойманный золотой сазан, тонко сверчали кузнечики в черной траве. В душе у Арсения воздвиглась такая горькая благость, что горячо стало глазам.

– Господи... красотища-то какая, - выдохнул он, до слёз жалея в эту секунду и пропащего Ваньку, и крохотного, затерявшегося в бесконечных полях себя...

Земля едва заметно дрогнула, небо развернулось бескрайним полотнищем, упершись на горизонте в стены новорусского замка. Упал сон, и видел в нём себя Арсений на верхушке громадной горы, а далеко внизу мельтешили смешные человечки, тянули лестницы, запрокидывали вверх тревожные лица.

Рассмеялся Арсений и взмыл в желтое небо.

Грохнуло в ночи железо.

– Блин! Охренели, что ли?

– Ванька!

– Ванька?!

– Да вы чего, мужики?

– Ванька! Живой! Живой, дурак!

– Мужики, вы чего...

В бледном свете рождающегося утра маячила Ванькина физиономия - помятая, опухшая, с заплывшими глазами, но несомненно живая. И недоумевающая.

– Как же ты спустился-то?

– Да откуда?

И верно - неоткуда. Исчез пупырь. Валяется в траве палатка, и рюкзаки уложены рядом, и чехлы с удочками. Курицей варёной пахнет.

Словно приснилось всё.

Арсений прошелся по бывшему холму, потрогал седой от росы брезент.

– Ах-ха, - восторгался Михалыч. - Сдулся пупырь-то! Сплюснулся! Накося выкуси, всё на месте. Удочки, рюкзаки... спиннинг твой, Арсений, сейчас на зорьке поло-овим! Сазан пойдёт, золотой. Красотища!

Арсений замер, как за сердце прихваченный. Он вспомнил.

Басовито гудел Григорий, взахлеб радовался говорливый Михал Михалыч и всё ещё ничего не понимал проспавший самое интересное Ванька Щербина. Арсений уставился в темную глубину, где ворочалась рыба, и тихо, затаённо улыбнулся. Глупо вспоминать, как вчера представлял поход к новому русскому, аж поджилки тряслись.