Владимир Рыбин: Искатель. 1974. Выпуск №5

Гаичка догадывался, что старший лейтенант морочил ему голову потому, что боялся задремать. Но слушал со вниманием. Он был благодарен офицеру за поэтические отступления от монотонности вахт.

Иногда старший лейтенант сам себя прерывал:

— Вы слушать слушайте, а и глядеть не забывайте.

И в который раз спрашивал обязанности сигнальщика-наблюдателя. Но, помолчав немного, снова начинал рассказывать что-нибудь о системах координат, или об определении радиодевиации, или о маневрировании в ордерах. Когда старший лейтенант доходил до каких-нибудь проекций меркатора или ортодромических поправок, Гаичка улыбался в темноте, считая их очередной выдумкой, вроде космосферы.

С тех разговоров Гаичка начал верить, что нет на флоте специальности интересней штурманской. Но до штурмана сколько надо учиться?! Дорога к штурманскому столу, к ребусным значкам морских карт, ко всяким секстантам и весело щелкающим раздвижным линейкам — дорога ко всему этому богатству лежала через офицерское училище.

Три дня Гаичка верил, что его жизненный путь наконец-то определился. На четвертый ему вдруг пришла в голову простая, как азбука Морзе, мысль: в море нет стадионов. Это его ужасно расстроило. Но он быстро успокоился и, не теряя интереса к рассказам старшего лейтенанта, стал подумывать, как бы поудачней подкатиться к командиру со своей футбольной идеей.

Однажды они встали на якорь не у отдаленного мыса, как бывало каждый раз в том походе, а перед самой базой. В паре кабельтовых от берега мирно подремывал корабль, стерегущий вход в бухту Глубокую. Пологая океанская зыбь проходила под ним и, добежав до берега, била пеной в острозубые скалы.

«Петушок» — так окрестили матросы свой «пятьдесят пятый» — стоял в почтительном отдалении и тоже покачивался на волне. Вода вокруг белела от тысяч медуз. Вздыхала, бормотала хрипло якорная цепь в клюзе, словно спящий матрос, когда ему снятся строевые занятия. Погасли экраны в штурманской: радиометристы и гидроакустики ушли отдыхать. Корабль затих. Только вахтенный офицер — старший лейтенант Росляков — все сидел в своей рубке, втянув голову в высокий воротник куртки, то ли дремал, то ли думал о чем.

Перед восходом, когда заалели вершины дальних сопок, на мостик поднялся командир, какой-то особенный — начищенный, веселый.

— Соскучился по берегу?

— Есть малость, — совсем по-домашнему ответил Гаичка.

Командир прошел к правому борту, потом снова вернулся к рубке и неожиданно похлопал сигнальщика по плечу.

— Ну как, в футбол играть будем?

Гаичка растерялся. А потом, обрадовавшись неожиданно получившемуся разговору, начал объяснять, что, прежде чем думать о футболе, надо построить стадион, а поскольку подходящих площадок здешняя природа не приготовила, то понадобится, может быть, даже общебригадный субботник…

— В общем-то верно, — сказал командир. — Только надо создавать команду, не дожидаясь стадиона. Кому строить его, если не футболистам?..

Вот так бывает в жизни. Носишь в себе заботу, маешься, не знаешь, как подступиться к делу. А дело-то оказывается тяжелым только в твоих мыслях. Решишься, толкнешь этот камень — и он покатится, словно какая бутафорская громада из театрального реквизита.

Было раз у Гаички что-то похожее. Года два назад шел по улице, услыхал оклик:

— Эй, парень, подай, пожалуйста!

У подъезда стоял грузовик, полный каких-то тяжеленных колонн. Из-за борта по пояс высовывалась симпатичная девчонка, показывала на одну из колонн, скатившихся на землю.

Гаичка сначала подумал — разыгрывают, подошел просто так, потому что не уходить же, когда зовет такая девчонка, взялся за один конец этой огромной, как бревно, колонны, чтобы показать, что одному тут не справиться. И чуть не упал: колонна оказалась фанерной…

Как странно качалась земля под ногами. И скулы сводило, как в море во время шторма.

— Теперь понятно, почему моряки раскачиваются, — сказал Евсеев.

— Две недели поплавали — и уже моряки?

Гаичка вроде бы возражал, а самому нравилось так называть себя. Там, в море, было как будто все равно. Вода и вода вокруг, одни и те же волны и леера как государственная граница — не перешагнешь. Но вот всего полдня на берегу, а уже оглядывался на походное однообразие, как на бог весть какую красивую романтику. И хотелось вспоминать поход, и уже перепутывались в памяти свои штормы с теми, вычитанными из книг. И скалы, у которых стояли днями, казались теперь неведомыми островами из пиратских романов…