Сергей Щепетов - Люди Быка

– Меня на это не купишь! – гордо, но не очень уверенно заявил он. Помолчал и добавил: – Как-то уж больно ловко ты подставляешься – не первый раз, поди?

– Как же без этого? – всхлипнула Нилок. – Иначе от света до света работать заставят, а жрать не дадут.

– И что, – опешил Семен, – ты так со всеми мужиками?!

– Со всеми-то зачем… Молодые и сами подневольные, а старики… Могут и пива дать!

– Погоди-погоди… – пытался окучить мысли Семен. – Но ведь ты же «лешачья невеста», ты ж целой должна быть! Как же так?!

– Будешь тут целой… Ежели праздник какой… Перепьются все… Потом аж ходить больно! А бабы ихние прямо со свету сживают! Они-то меня в лес и спровадили!

– Ничего не понимаю! – признался Семен. – После всего этого ты же для лешего вроде как не годишься?!

– Так мужики же не признаются, а старухи и смотреть у меня ничего не стали – годится, говорят, зря, что ль, кормили?!

– Да-а… – протянул Семен. – Это что же, вы хозяина леса обмануть хотели?! Подсунуть ему… Да у вас тут жулье сплошное!

– Все, как один, жулики! – подтвердила Нилок и шлепнула себя по ягодице, умерщвляя овода. – Давай быстрее, а то мухи кусают!

– Ты знаешь… – раздумчиво сказал Семен и достал из чехла нож. – Я, пожалуй, придумал, что с тобой делать.

– Ой! – отреагировала туземка. – А может, не надо?

– Надо, Нилок, надо! – заверил Семен. – Другого выхода нет, если, конечно, ты не знаешь какого-нибудь народного средства.

– Да какое ж средство?! Если у тебя не стоит, то я невиноватая!

– Ну, и нравы у вас здесь, – сокрушенно вздохнул Семен. – Прям как в родной деревне! Иди намочи голову – брить тебя буду!

Часа через полтора Семен сидел на берегу и смотрел, как Нилок, лишенная абсолютно всей растительности, стоит по колено в воде и трет пучком травы свой исцарапанный голый скальп.

Разбросанное по лесам снаряжение и оружие члены экспедиции успешно собрали, после чего расположились на берегу лесного ручейка и стали думать, как жить дальше. Правда, думал в основном Семен, а остальные ему в этом помогали или мешали, смотря по обстоятельствам. А генеральная мысль у начальника экспедиции была такая:

«Народ Мамонта – название, конечно, условное, отчасти даже ироничное, но… Но на огромном пространстве живут две-три тысячи кроманьонцев, неандертальцев и питекантропов, которые связаны подобием меновой торговли и центральной власти. Люди общаются и понимают друг друга. В значительной мере это – моя заслуга. Вот теперь мы вступили в контакт с предками земледельцев. Не важно пока, благо они или зло для этого мира, но знакомство началось с крохотных насекомых под названием «вши». Тысячи лет спустя эти «звери» станут разносчиками эпидемий в густонаселенных районах планеты. Во время Первой мировой войны они погубили людей больше, чем оружие. Сейчас, наверное, эти твари относительно безобидны – неленивый почешется, только и всего. Но если мы с Питом подцепили хотя бы по одной букашке, то через полгода-год наш народ станет поголовно вшивым – питекантропа не побреешь и на карантин не посадишь. Значит, возвращаться, будучи «под подозрением», нам нельзя. А какой у данных паразитов инкубационный период? Три недели, кажется… Для ровного счета – месяц. То есть нам нужно проболтаться где-то месяц и, если после этого по нам не начнут ползать, можно возвращаться домой. Для верности, конечно, лучше два месяца. В общем, хочешь – не хочешь, а придется заниматься глубокой разведкой – лично! – Семен вздохнул и выругался: – Это похоже на ситуацию с человеком, который двадцать лет в муках хранил верность жене, а потом случайно согрешил и заработал триппер. Надо ж было так влипнуть на старости лет?!

Ну, ладно, нужно принять и этот удар судьбы. Напишу письмо ребятам, чтобы нас не ждали, а возвращались к себе в поселок. Пит сбегает и отнесет послание – за пару дней управится. Обниматься с неандертальцами он, конечно, не будет – нет у этих людей такой традиции, так что ничего страшного не случится».

Нелегкое решение все же лучше, чем никакое. Семен, почувствовав душевное облегчение, составил письмо на бересте, отправил Пита с ним в путь и, в ожидании его возвращения, занялся штурмом языкового барьера и вытягиванием из Нилок информации о здешней жизни. Барьер оказался довольно низким, а информация, увы, небогатой – очень многих вещей женщина не знала, потому что они ее не касались.

Быт туземцев тяжел и незатейлив. Впрочем, как сказать… На подходящих участках леса деревья «кольцуются», засыхают, а потом срубаются. Иногда их валят сразу, и сохнут они уже на земле. Древесный материал разделывается и равномерно распределяется по участку. Если таковой не слишком далеко от деревни, то часть стволов перетаскивается для построек и на дрова. Весной все оставшееся сжигается. Как догадался Семен, смысл этого мероприятия, во-первых, в том, чтобы получить золу – прекрасное удобрение, а во-вторых, чтобы прокалить верхний слой почвы, уничтожив корни и побеги сорняков. Пни, конечно, не корчуются, землю на пожоге не боронят и не пашут. Семена бросают прямо в теплую золу и «заволачивают» еловыми ветками. Лучше всего ячмень родится в первый год, а потом все хуже и хуже. Больше трех раз на одном месте стараются не сеять. Лучшая часть собранного зерна подсушивается и тщательно хранится – на семена. Все остальное используется двумя способами – непосредственно в пищу в виде лепешек, каши, мучнистой болтушки или… на солод. Слово это, конечно, здесь было неизвестно – Семен сам догадался, поскольку означенный продукт был ему знаком. Специально или случайно подмоченное зерно начинает прорастать. При этом содержащийся в нем крахмал превращается в сахар. Остается все это слегка растереть и залить водой, чтобы она сахар растворила. Ну, а сахарный сироп имеет много применений – его можно упаривать, пить живьем или сбраживать. Когда делают настоящее – «большое» – пиво, солод сушат, поджаривают, ростки удаляют, сусло дополнительно вываривают, добавляют мед и специи. Только такое пиво делают редко и всей общиной. Обычный же – повседневный – напиток готовят чуть ли не в каждой семье («Так вот зачем им ровные настилы, на которых не спят, – догадался Семен. – Для солода!»). При этом, конечно, половину операций пропускают. Старейшины такую самодеятельность не одобряют и пытаются за нее наказывать.