Олег Таругин - Холодный бриз

— Что значит, где?! Там, где и находилась до начала этого вашего… маски-шоу со стрельбой. На маневрах «Си-Бриз», где ж еще?

— Хорошо, я понял. Посмотрите вон туда. Да, туда, на стену. Видите календарь? Юлия Александровна, вынужден вас разочаровать: сейчас на дворе сороковой год, и ни о каких маневрах с международным участием никто и слыхом не слыхивал. Как и о вашем глянцевом гламурном журнале. К счастью.

— Очень смешно.

— Находите это смешным? А я вот не нахожу. И, честно говоря, не верю, что вы и на самом деле ничего не поняли. Конечно, вы женщина и можете не слишком разбираться в военной форме или оружии, но неужели вообще ничего не заподозрили?

— Н…нет. Вы о чем?

— Гражданка Соломко, как бы не было сложно это воспринять, вы сейчас находитесь в прошлом, за сорок три года до своего рождения!

— Может, хватит нести глупости? Ну да, я вспомнила, недавно по телеку показывали фильм про войну, там была похожая на вашу форма. И что с того? Календарь можно отпечатать на любом принтере, форму взять напрокат на киностудии или у ребят — военных реконструкторов — я про них как-то статейку писала. Считаете, я должна поверить всей этой чуши? Чего вы от меня хотите?

— Всё-таки считаете, что все это чушь? Что ж, Юлия Александровна, похоже, с вами будет сложнее работать, чем мне казалось вначале. А ведь придется поверить. У вас, простите, выхода другого нет. Не захотите сами — найдем способ заставить.

— Бросьте. Мы не на телевидении.

— Простите, не понял?

— Ну, типа, мы не на программе «розыгрыш». Да и кто станет меня разыгрывать на таком уровне? Это ж сколько бабла стоит…

— Не знаю, что это такое «программа розыгрыш» и «бабло», но вас и на самом деле никто не разыгрывает. Вы в сороковом году, и поэтому я очень рекомендую принять это, как должное, и четко и правдиво отвечать на мои вопросы.

— Прекратите. Любая шутка хороша в меру. Ваша — затянулась. Ещё скажите, что за дверью сейчас стоят Сталин с Берией и, хлопая друг дружку по плечам, ухахатываются, слушая весь этот бред! Юмористы, блин…

Следователь встал и, скрипя сапогами, зашел ей за спину. Наклонился — Юлю окатило запахом какого-то незнакомого, явно, не «Кензо», одеколона — и неожиданно зло прошипел прямо ей в ухо:

— Если ты, сука, еще раз позволишь себе подобные выражения в адрес товарища Сталина или товарища Берия, Магадан тебе раем покажется. Лично прослежу, чтобы тебя в самый занюханный лагерь отправили, где лето во вторую среду июля начинается. А заканчивается во второй четверг. И в мужскую зону. Поняла, подстилка буржуазная? Или, как ты там говорила — «гламурная»? Я правильно понял суть твоего долбанного глянцевого журнальчика? В ногах валяться станешь, чтобы по чистой пятьдесят восьмой пойти! Ты меня точно поняла, сука?

И вот тут ее пробрало. По-настоящему. Не то, чтоб она сразу поверила всему, о чем перед этим говорил следователь — например, что такое «чистая пятьдесят восьмая», она попросту понятия не имела, да и насчет сорокового года тоже все было весьма спорно, — но… Журналистка неожиданно заплакала, размазывая по щекам оставшуюся тушь.

Следователь же, наоборот, неожиданно успокоился и, опустившись на стул, неспешно закурил и очень вежливо сказал:

— Вам все понятно, гражданка Соломко? Если вы еще раз (дочитавший до этого места Иосиф Виссарионович, хоть и не видел воочию не вошедшей в протокол сцены, снова ухмыльнулся, ощущая, как понемногу возвращается хорошее настроение) упомянете имя товарища Сталина или товарища Берия в подобном контексте, я буду вынужден поговорить с вами несколько иначе. И не так, как сейчас, а гораздо, гораздо хуже. Давайте начнем сначала, хорошо?

Юля судорожно кивнула. С ней, единственной дочери в семье, еще никогда ТАК не разговаривали. Да что там «не разговаривали» — на руках носили. И в институт пристроили, и в журнал, с главредом в неформальной, так сказать, обстановке познакомили, а тут… тут она, похоже и на самом деле никто!..

От этой мысли журналистка неожиданно зарыдала в голос, до икоты, что называется.

Следователь терпеливо ждал, пока она успокоится. Не дождался и дернул щекой:

— Ладно, продолжим позже. Сержант, — он устало потер виски, — увести подследственную. Давайте следующего, кто там у вас?..

Москва, площадь Дзержинского, 25–26 июля 1940 года

В ночь на двадцать шестое Крамарчук, считай, и вовсе не спал. Вроде, и лег, как обычно, приняв «на сон грядущий» самим же установленную норму в сто пятьдесят граммов коньяка, но уже через полчаса понял, что уснуть вряд ли удастся — не давала покоя грядущая встреча со Сталиным. За прошедшие дни он неплохо — с его точки зрения, по крайней мере — поработал, исписав почти всю принесенную бумагу и перенеся на учтенные страницы всё, что сумел вспомнить — или посчитал нужным донести до сведения Иосифа Виссарионовича. История предстоящей войны — и основные просчеты большевиков, начиная с революции и Гражданской; послевоенные годы — и причины распада Союза; расклад мировых сил в конце двадцатого — начале двадцать первого века. Почти пятьдесят исписанных аккуратным почерком листов; краткая история великой страны, преломленная через призму памяти и мировоззрения конкретного человека, некоего Юрия Анатольевича Крамарчука, 1955 года рождения, подполковника несуществующей в этой реальности украинской армии…