Джейн Йолин - Карты печали

- Ты прибыла насчет Карт? Ты нанесла свой визит чуть ли не слишком поздно. Голос у меня в эти дни такой слабый, я не могу спеть ни одной элегии, не закашлявшись. Впрочем, кое-кто может сказать вам, что в пении я никогда не была сильна. И это правда. Если они умели собирать в Зал Плача ряды плакальщиц силой своих песен, а другие - красотой своих стихов, я брала не этим. Но очень, очень многие приходили смотреть, как я рисую картины скорби на бумаге и на дереве. Даже сейчас, когда моя рука, когда-то названная старой рукой на молодом теле, состарилась больше, я все еще могу привлекать плакальщиц силой своих пальцев. О, я часто пытаюсь петь, когда рисую, своим странным голосом флейты, который один критик сравнил с "немного сумасшедшей горлицей". Но я всегда знала, что плакальщиц к моему столу привлекает не пение, а мои картины.

Именно такой Седовласая нашла меня, когда я пела и рисовала в одном очень незначительном Зале, оплакивая умирающую пра-тетю, сестру матери моей матери. В те дни родословная моей матери была точно известна.

Мы были свинопасами, и наши предки - тоже. Мне легче было разговаривать со свиньями, чем с людьми, их поведение было более откровенным, более правдивым, более добрым. И я никогда не играла с другими детьми в Зал Плача, у меня не было ни братьев, ни сестер, только свиньи. Однажды я сочинила погребальную песню о свиньях. Я думаю, я и сейчас могу вспомнить ее, если постараюсь.

Ну, ладно. Ирония заключается в том, что я до сих пор помню морду моей любимой свиньи, но лица пра-тети, которую я тогда оплакивала, навсегда потеряно для меня. Но, конечно, я знаю линию рода: Гренди - дочь Грендины, дочери Гренесты и так далее.

Седая Странница (ее по-прежнему называли так в дальних селениях, хотя весь город звал ее Седовласой) находилась в дальнем путешествии. Она часто посещала сельские Залы. "Прикоснуться к подлинной скорби", - так она называла это, хотя я не знаю, насколько подлинной была та скорбь. Мы пытались подражать двору Эль-Лалдома, мы копировали их манеру пения, слушая ящики с голосами, которые нам привезли небесные путешественники. Многие из моих первых рисунков были копией их рисунков. Что еще могла я, свинопаска, знать?

Но она заметила меня в Зале, таком незначительном, что колонны и капители у входа совсем не были украшены резьбой. Только на одной стене было плохо различимое изображение плачущей женщины. Единственным его достоинством был возраст. Облупившаяся во многих местах краска висела, как короста, и никто не имел времени или таланта, чтобы обновить ее. Что ей нужно было, так это не обновить, а перерисовать ее. Руки у женщины были неестественно вытянуты, поза - неуклюжая. Я понимала это уже тогда, хоте не умела это сказать.

- Эта девочка, дайте-ка, я заберу ее, - сказала Седая Странница.

Хотя было ясно, что я - королевского посева, так как я была высокая и глаза у меня были золотые, я была неуклюжей девочкой, и мама с ее сестрами не хотели, чтобы я уехала. Нас связывала между собой не любовь, а жадность. Я много работала, больше всех, потому что я предпочитала это их обществу. Если бы я уехала, пострадали бы свиньи. Кроме того, в тот год, с тех пор, как я была допущена в Зал, я приобрела в нашем городишке довольно большую популярность. Моя мать и ее сестры не способны были видеть дальше стен собственного свинарника.

Но Седая Странница резонно заметила, что у них нет средств, чтобы дать мне образование за пределами этого незначительного Зала.

- Пусть поедет со мной и учится, - сказала Седая Странница, - а я дам вам взамен шелка, чтобы вы нашли другую свинарку. - Она не предложила прикоснуться к ним, потому что она разгадала их жадные наполненные камнями души.

Они колебались.

- Она приведет плакальщиц во все Залы, чтобы повторять имена вашей семьи, чтобы помнить вас. - Она помахала перед их лицами куском шелка радужного цвета.

Я никогда не узнаю, какой аргумент оказался решающим, но они отдали меня в ее руки.

- Вы больше не увидитесь с ней, - сказала им Седая Странница, - разве только издали. Но ее имя будет по-прежнему вашим именем. И я обещаю вам, что она не забудет своих предков.

Так оно и случилось.

- А КАРТЫ?

- Нет, не торопи меня. Я дойду до Карт. Но раньше я должна рассказать обо всем, чтобы было понятно.

Мне тогда было шестнадцать лет. Не такая молодая, какой была сама Странница, когда ее избрали, но достаточно молода. И все же я покинула дом, ни разу не оглянувшись, держась рукой за ее платье. Я даже не нарисовала себе слезы по случаю ухода, так мала была печаль. Они остались, лапая шелк, более жадные, чем свиньи, которые почувствовали, что я покидаю их, и скорбели единственным доступным для них способом - они отказались от еды. Позднее мне говорили, что моя мать и одна из сестер приходили в Эль-Лалдом и просили шелка или, по крайней мере, орешек люмина.