Светлана Ягупова - Феникс

- А мальчик от какого по счету мужа? - угрюмо поинтересовалась Габриела.

- От третьего. Как родила его, так вскоре и сплавила к свекрухе - пусть забавляется, коль сынок ее такой прыткий. Впрочем, мужья у меня были что надо. Все трое - как с икон списаны: высокие, статные, я каждому до плеча еле доставала. Первый - кинорежиссер. Казалось бы, что я ему - детдомовская недоучка. Мало актрисулек, что ли? Но он так понравился мне, что как увидела, - сразу решила - женю на себе. А уж если я решила, так оно и будет. В то время я работала в кечкеметской больнице санитаркой. Познакомились мы с Андрашом в парке. Я возьми да и представься ему студенткой мединститута, а в больнице, мол, практику прохожу. Наврала еще, что на пианино играю. В первые дни знакомства перед его приходом ставила на проигрыватель какой-нибудь фортепьянный концерт, а услышав его звонок в дверь, хлопала крышкой пианино, - взяла в доме быта напрокат, - будто и впрямь играть умею. Словом, корчила из себя черт-те что. Он все просил что-нибудь при нем исполнить. А я то палец забинтую - вроде как порезалась, то еще какую отговорку найду. Словом, вскоре разгадал он мои хитрости, но все равно женился. А разошлись из-за его скупости - даже цветы ни разу не преподнес.

Габора в дискотеке подцепила. Правда, я не любила туда ходить, - как на ярмарке себя продаешь, да еще и краснеешь оттого, что не всегда покупают. На белом танце я обвела зал глазами и выбрала самого красивого парня. Очень он удивился моей смелости, подмигнул дружкам, и потом, танцуя со мной, перемигивался с ними. Ах так, разозлилась я, непременно тебя заарканю. Притворилась в тот вечер легкодоступной, курящей и вообще стервой. После танцев эдак небрежно говорю: "Буду не против, ежели проводите меня". У него челюсть так и отвисла. Словом, заинтересовался моим нахальством. Тут я возьми, да и возведи между ним и собой неприступную стену, будто во всем Кечкемете нет женщины более недосягаемой, чем я.

Ну, а за третьего вышла потому, что соседи заклевали - беременная, а не расписана. Я бы и не расписывалась - он моложе на четыре года, мальчишка. Но вдруг вильнул в сторону. Задело это меня, вот и приструнила тем, что сказала: "Ты никогда не нравился мне, просто хотела ребенка, а ты был бы мне обузой". У него же чертовское самолюбие - немедленно потащил в загс.

- Ну и пройдоха же ты, - откровенно возмутилась Габриела.

Но Кинга и в этот раз не обиделась на нее, лишь негромко рассмеялась.

- А знаете, - перевела она разговор на другую тему, - вот присматриваюсь я к людям и прихожу к выводу, что человек по сути своей одинаков, родился ли он в бамбуковой хижине или на тридцатом этаже небоскреба. Все ждут и хотят любви, мечтают о чем- нибудь удивительном.

- Все это ужасно, - вновь возмутилась Габриела.

- Что именно? - вскинулась Кинга. Она собиралась в парк и наводила вечерний марафет: пудрилась, подкрашивала брови и ресницы.

- Кому ты желаешь здесь понравиться? - безжалостно спросила Габриеле.

Кинга продолжала молча возиться с косметикой.

- Представь, влюбишься в какого-нибудь спинальника или он в тебя. И что из этого получится?

- Жаль, отсюда тебе не виден вечерний парк. Знаешь, сколько уже здесь влюбленных? Молодые ведь.

- Кошмар.

- Прекрасно, а не кошмар, - рассердилась Кинга. - Люди не дают задавить себя болячкам, а ты зарылась в них и знать ничего не знаешь, даже писем домой не пишешь.

Нездоровой желтизны лицо Габриелы расплылось в подобие улыбки.

- Ну представь, - сказала она тоном старшей, дающей наставления неразумной молодой подруге, - у двоих спинальников родится третий, скорее всего, тоже спинальник. Ничего себе семейка.

- Что же ты предлагаешь, вообще запретить нам смотреть друг на друга? А может быть, нас уничтожить?

- Не знаю. - Габриела отвернулась к стене.

"Она рассуждает, как, возможно, рассуждают о нас здоровые", - подумала Айка о Габриеле, и ей стало тоскливо.

По субботам и воскресеньям морские купания отменялись. Да и в обычные дни не разрешали заплывать за буек. А уж под водой плавать и вовсе запрещалось. Айка тихо страдала от этих ограничений, но, пообжившись, вскоре нашла выход. Однажды, разъезжая в коляске по прибрежному парку, она попала в безлюдный уголок. Густые кусты маслин подходили близко к воде, однако нужно было преодолеть метров десять песка, в котором коляска застревала. Пришлось замаскировать ее в кустах, чтобы не увидели из корпуса, и пробираться к воде по-пластунски. Бежевый купальный костюм делал ее незаметной на песке и, оглянувшись на бойницы санаторских окон, она преодолела опасное расстояние, воображая себя чуть ли не под обстрелом врага. С наслаждением окунувшись, поплыла в сторону городского пляжа, где можно было купаться сколько угодно и как угодно. Но шумное многолюдье отпугивало, и она выбрала участок между двумя пляжами. Вода здесь была прозрачной, просматривался каждый камешек, испуганно шныряли стайки мелких рыбешек, зависали розовые и голубые парашюты медуз.