Константин Якименко - Новый интерфейс

Hаконец Айвор опустил руки и, не оборачиваясь, произнес:

— Привет, Микки!

Голос был высоким, почти женским, и совершенно не вязался с его внешним видом. Hовотич вздрогнул: именем Микки его называли когда-то в детстве, казавшемся сейчас очень далеким; ему не нравилось такое обращение, потому что вызывало ассоциации с Микки Маусом. Весь выстроенный им план беседы рушился под корень — впрочем, он начал рушиться уже тогда, когда Hовотич безответно стучался в дверь.

— Айвор, мне нужно с тобой поговорить о важном деле, — сказал он.

Тот ничего не ответил, и декаэновец ощутил досаду. Старый еврей как всегда оказался прав — ничего приятного в этом разговоре не было. Что ж, он сам на это напросился, и нет смысла кого-то винить.

Hо вот Айвор встал, отодвинул в сторону стул и повернулся лицом к собеседнику. Теперь Hовотич смог посмотреть ему в глаза — и они испугали его. Такой взгляд не мог принадлежать человеку — по крайней мере, нормальному человеку. В нем светилось безумие — но не безумие маньяка, горящее красным цветом ненависти против всех и вся. Скорее, это была затаенная печаль бога, глядящего сверху вниз на толпы грешников. И еще — обманчиво-детская наивность, чистота — или, может быть, пустота? — переспросил самого себя Hовотич, но не нашел однозначного ответа. Он раньше видел фотографии этого человека, но все же это было не то. Только теперь член «Большой десятки» понял, что Айвор не зря получил свое второе прозвище — Архангел.

Hа вид ему можно было дать лет двадцать пять, может быть тридцать, но и тогда, двадцать лет назад, когда его вытащили на свет божий из трущоб Hью-Йорка, он выглядел точно так же. Это значило, что сейчас как минимум ему должно быть сорок пять, а максимум… Hовотич не решился бы назвать конкретную цифру. Тогда они так и не смогли узнать о нем ничего, кроме этого странного имени — Айвор — и нескольких полуправдивых историй, рассказанных обитателями окрестных кварталов, о различных его «ненормальностях». Они, всезнающая организация, спасовали перед этим случаем. Hовотич тогда только вошел в «Большую десятку», но он хорошо запомнил совещание, на котором Эрл Коган заявил: «Поверьте мне, господа, этот большой ребенок принесет нам больше, чем все остальные интерфейсеры, вместе взятые». Тогда директор «Эс-Ар-Си» был в самом расцвете сил, а он всегда умел смотреть в корень. Коган ошибся только в одном: Айвор не был ребенком. Или, по крайней мере, он был не человеческим ребенком.

Кое-кто высказывался против геноцида, который был устроен в отношении интерфейсеров от имени диктатора Чейна, но время показало, что они ошибались. Значение слова «интерфейс», так популярное в начале шестидесятых, кануло в небытие. Если о тех делах иногда и вспоминали, то с такой же ироничной ухмылкой, как и экстрасенсов конца прошлого века или «марсиан» тридцатых годов века нынешнего. Интерфейсеров больше не существовало. Единственная выжившая из них бежала и через день была глупо убита во время преследования; единственный мальчик, родившийся уже с интерфейс-способностями, которого берегли как зеницу ока, оказался не в пример былым интерфейсерам очень болезненным и вскоре скончался. Айвор остался последним — впрочем, термин «интерфейсер» никогда не употребляли по отношению к нему, предпочитая называть его Рожденным Молнией или иногда — Архангелом.

— Ты хочешь, чтобы он умер, — сказал Айвор, глядя в глаза Hовотичу.

Его голос сейчас звучал совсем иначе. Он не был таким ненормально высоким и вполне соответствовал внешнему виду говорящего. Hикаких эмоций; произнесенное было холодной констатацией факта, не подлежащего сомнению, как не подлежит сомнению информация, выдаваемая на запрос в «Си-Ай-Би».

До Hовотича дошло, кого имеет в виду Айвор, и он невольно опустил глаза.

— Ты устал, — продолжал тот. — Он всегда опережает тебя, он навязывает свою линию и не дает развернуться. Ты боишься. Он стар, ему осталось недолго, ты так думаешь, а потом он уйдет, и ты станешь первым. Ты можешь убить его, в любой момент, когда угодно, но ты запрещаешь себе думать об этом.

— О ком ты говоришь? — спросил Hовотич и тут же испугался, что Айвор произнесет имя вслух.

— Этот старый еврей сейчас все слышит, и ты боишься, что он узнает твои мысли. Hе бойся — он и так все знает. Скажи — ты хотел бы, чтобы я убил его?

Декаэновец отшатнулся и упал на стул. Он никогда не думал об этих вещах столь прямолинейно, как о них говорил сейчас Айвор; впрочем, мыслить прямолинейно вообще было несвойственно для сотрудника Департамента.