Сергей Яковлев - Письмо из Солигалича в Оксфорд

Наутро узнал, что никакой сосед моей горячей водой не пользовался, у ванны автономный электрический подогреватель (он-то и производил ужасный шум, наполняясь при закрытом кране), емкости которого, к несчастью, хватает лишь на четверть ванны. Все это объяснил мне добродушный толстый старик в клеенчатом фартуке, пришедший утром убирать комнаты. Я спросил, где же мне помыться; он на минуту задумался, а затем, торжествующе хлопнув себя по лбу, повел меня через двор к другому подъезду. Мы спустились в холодный сырой подвал. По одну сторону подвального коридора располагались фанерные туалетные кабины, по другую торчали два или три ничем не отгороженных душевых рожка.

- Сюда не войдут женщины? - только и оставалось спросить у служителя.

В подвале было не теплее, чем на улице в то ноябрьское утро (градусов пять - семь по Цельсию). Вода была прохладной и едва шла. В подвал стекались студенты и другой люд, многие после туалета задерживались покурить, и все глазели на меня...

Не обижайтесь, добрая душа, на неблагодарного гостя. Я ведь говорю обо всем этом только потому, что люблю Англию до слез. Да и рассказ мой не столько об Англии, сколько о том, какими мы к вам приезжаем.

Кстати, помните ли ваши первые слова при встрече? Вы предупредили меня со смущением:

В Англии не топят.

На дворе стоял, как я уже упомянул, ноябрь, мне предстояло пробыть здесь до Рождества. Предупреждение звучало достаточно угрожающе.

Вот и тут, корчась под жидкими струйками на бетонном постаменте, я решил: в Англии просто не моются горячей водой, только холодной. В памяти всплыла известная строка Пушкина, изображавшего быт русских англоманов начала прошлого века:

Со сна садился в ванну со льдом...

Потом-то я узнал, что в Англии все-таки топят: об этом свидетельствовали и заботливо приготовленные в моих комнатах электропечи, и великолепные газовые камины в обеденном зале и холлах, имитирующие горение угля - как в старые времена, когда британцы были еще не столь озабочены чистотой атмосферы. Потом, недели три спустя, сам нашел и прекрасный душ в студенческом общежитии: там было сколько угодно горячей воды, дверь на задвижке, много крючков для одежды, чистая полочка для мыла с мочалкой и даже электрический подогреватель воздуха!

Но часто в Оксфорде, во время непринужденной беседы с новыми друзьями за рюмкой отличного вина где-нибудь среди портретов в золоченых рамах и средневековых витражей, утопая в мягком кресле перед камином, я вдруг цепенел при мысли, что в эту самую минуту, может быть, моя жена пристраивается в длинную очередь у двери смрадного чистилища...

В аптеке на Солянке мне сказали, что лекарства с длинным свистящим названием, которое я едва выговаривал по заранее написанной шпаргалке, в продаже нет.

- А в других аптеках?

Молодая аптекарша с угрюмым бескровным лицом равнодушно пожала плечами.

Месяц назад его везде было навалом, - подсказал человек из очереди. - Ищите болгарское, оно лучше нашего. Я брал за пять.

За пять - чего?

- Рублей, не тысяч же!

Кажется, у мен поднялась температура. Сказались, должно быть, бессонная ночь в промерзшем вагоне и пережитое потрясение. Все перед глазами слегка дрожало и временами теряло резкость, словно испортился проектор, показывающий мне длинное скучное кино.

На Тверской я молча показал бумажку с названием.

Это только в валютной аптеке можно найти, - небрежно сказала провизор за стеклянным барьером и вдруг подняла глаза и посмотрела на меня внимательно. Может быть, ее удивил мой усталый, болезненный вид. В ее взгляде мне почудился намек на сочувствие. Готов поклясться, в нем даже было сомнение: она точно остановилась перед выбором. В ту секунду я понял, что у нее припрятан немалый запас этого лекарства. Надо просто суметь с ней договориться.

- Сколько? - тихо спросил я.

- Восемь тыщ, - сказала она как бы и не мне, а в пространство, сосредоточенно рассматривая наклейки на пузырьках.

- Мне говорили, месяц назад это стоило пять рублей, - осторожно заметил я.

- И, милый. Когда-то я колбасу за два двадцать ела, - произнесла она тихой скороговоркой. И громко, для постороннего слуха, закончила:- Так что спрашивайте в валютных аптеках!

Я уже шел по улице, а мне все казалось, что я с трудом открываю тяжелую стеклянную дверь аптеки - открываю и придерживаю, чтобы не ударить выходящую следом девочку... Сознание работало прерывисто, то и дело куда-то проваливаясь. Вот я нахожу себя на незнакомой площадировной и бескрайней, как степь. Метет поземка. Машины объезжают по кругу покрытый грязным снегом холмик... Я начинаю медленно узнавать это странное место. Еще недавно тут на высоком гранитном постаменте стоял памятник Дзержинскому. Полтора года назад торжествующая толпа стащила железного идола. Постамент дробили на сувениры. Казалось, все беды кончились. Сколько раз уже нам так казалось!..