Антология мировой фантастики. Том 8. Замок ужаса

Руневский очень рассеянно слушал и бригадиршу, и Семена Семеновича. Взоры его искали Даши, и он увидел ее в кругу других девушек возле чайного стола. Она приняла его с обыкновенной своей приветливостью и со спокойствием, которое могло бы показаться равнодушием. Что касается до Руневского, ему было трудно скрыть свое смущение, и неловкость, с которой он отвечал на ее слова, можно было принять за замешательство. Вскоре, однако, он оправился; его представили некоторым дамам, и он стал с ними разговаривать как будто ни в чем не бывало.

Все в доме бригадирши ему казалось необычайным. Богатое убранство высоких комнат, освещенных сальными свечами; картины италиянской школы, покрытые пылью и паутиной; столы из флорентийского мозаика, на которых валялись недовязанные чулки, ореховая скорлупа и грязные карты, - все это, вместе с простонародными приемами гостей, со старосветскими разговорами хозяйки и со щелканьем Семена Семеновича, составляло самую странную смесь.

Когда приняли самовар, девушки захотели во что-нибудь гадать и предложили Руневскому сесть за их стол.

– Давайте гадать, - Сказала Даша. - Вот какая-то книга; каждая из нас должна по очереди ее раскрыть наудачу, а другая назвать любую строчку с правой или с левой стороны. Содержание будет для нас пророчеством. Например, я начинаю; господин Руневский, назовите строчку.

– Седьмая на левой стороне, считая снизу. Даша прочитала:

– Пусть бабушка внучкину высосет кровь.

– Ах, боже мой! - вскричали девушки, смеясь, - что это значит? Прочитайте это сначала, чтобы можно было понять!

Даша передала книгу Руневскому. Это был какой-то манускрипт, и он начал читать следующее:

Как филин поймал летучую мышь,Копями ехал ее кости,Как рыцарь Амвросий с толпой удальцовК соседу сбирается в гости.Хоть много цепей и замков у ворот,Ворота хозяйка гостям отопрет.Что ж, Марфа, веди нас, где спит твой старик?Зачем ты так побледнела?Под замком кипит и клубится Дунай,Ночь скроет кровавое дело.Не бойся, из гроба мертвец не встает,Что будет, то будет, - веди нас вперед!Под замком бежит и клубится Дунай,Бегут облака полосою;Уж кончено дело, зарезан старик,Амвросий пирует с толпою.В кровавые воды глядится луна,С Амвросьем пирует злодейка-жена.Под замком бежит и клубится Дунай,Над замком пламя пожара.Амвросий своим удальцам говорит:Всех резать от мала до стара!Не сетуй, хозяйка, и будь веселей!Сама ж ты впустила веселых гостей!Сверкая, клубясь, отражает ДунайВесь замок, пожаром объятый;Амвросий своим удальцам говорит:Пора уж домой нам, ребята!Не сетуй, хозяйка, и будь веселей,Сама ж ты впустила веселых гостей!Над Марфой проклятие мужа гремит,Он проклял ее, умирая:Чтоб сгинула ты и чтоб сгинул твой род,Сто раз я тебя проклинаю!Пусть вечно иссякнет меж вами любовь,Пусть бабушка внучкину высосет кровь!Ирод твой проклятье мое да гнетет,И места ему да не станетДотоль, пока замуж портрет не пойдет,Невеста из гроба не встанет,И, череп разбивши, не ляжет в кровиПоследняя жертва преступной любви!Как филин поймал летучую мышь,Когтями сжал ее кости,Как рыцарь Амвросий с толпой удальцовК соседу нахлынули в гости.Не сетуй, хозяйка, и будь веселей,Сама ж ты впустила веселых гостей!

Руневский замолчал, и ему опять пришли в голову слова того человека, которого он видел несколько времени тому на бале и который в свете слыл сумасшедшим. Пока он читал, Сугробина, сидя за карточным столом, со вниманием слушала и сказала ему, когда он кончил:

– Что ты, мой батюшка, там за страсти читаешь? Уж не вздумал ли ты пугать нас, отец мой?

– Бабушка, - отвечала Даша, - я сама не знаю, что это за книга. Сегодня в моей комнате передвигали большой шкал, и она упала с самого верху.

Семен Семенович Теляев мигнул бригадирше и, повернувшись на стуле, сказал:

– Это должна быть какая-нибудь аллегория, что-нибудь такое метафорическое, гм! фантазия!..

– То-то, фантазия! - проворчала старуха. - В наше время фантазий-то не писали, да никто бы их и читать не захотел! Вот что вздумали! - продолжала она с недовольным видом. - Придет же в голову писать стихи про летучих мышей! Я их смерть боюсь, да и филинов тоже. Нечего сказать, не трус был и мой Игнатий Савельич, как под турку-то ходил, а мышей и крыс терпеть не мог; такая у него уж натура была; а все это с тех пор, как им в Молдавии крысы житья не давали. И провизию-то, мой батюшка, и амуницию - все поели. Бывало, заснешь, говорит, в палатке-то, ан крысы придут да за самую косу теребят. Тогда-то косы еще носили, мой батюшка, не то что теперь, взъероша волосы, ходят.