Михаил Ишков - Заповедник архонтов

На этом я оборвал видение.

Будь, что будет.

На следующее утро я с трепетом ждал появления Дуэрни на палубе. Запомнила ли она увиденное во сне, проснулось ли в ее душе зыбкое желание иного?

В точно назначенный срок процессия во главе со старцами так и не появилась на палубе. Прошел час, другой. Хват тревожно поглядывал на проем, ведущий в каюты знатных пассажиров. Скоро все находившиеся на палубе примолкли, каждый, не подымая глаз, занялся своим делом. Даже главный инженер Тоот, который обычно не скупился на болтовню или, точнее, на агитацию, замолчал. Он с угрюмым видом драил палубу.

Ближе к вечеру торжественный выход все-таки состоялся, правда, на этот раз порядок церемонии был нарушен. Прежде всего, стражники выволокли из трюма какой-то странный аппарат, напоминавший метровой высоты четырехгранную пирамиду. Одна из стенок была прикрыта двумя шторками. В шторках были вырезаны полуокружья, при соединении образовавшие отверстие размером с шею.

Этта, работавший скребком, ахнул.

— Порази меня прозрачный, это же портативный интеллектор!..

Главный инженер тут же резко и грубо оборвал его.

— Не суетись, товарищ! Держи себя в руках.

Наконец на палубе появились старцы. Далее все как обычно — та же долгая возня с креслами, долгое ерзанье, почесывание, сопение. Наконец тот старик, который располагался слева от меня — это, по-видимому, был Ин-се, — махнул рукой, и на палубу вышла Дуэрни. Конец поводка на этот раз держал в руке Огуст.

Дуэрни была густо лилова, то есть «бледна, как смерть». Шла, опустив голову, смотрела на палубные доски под ногами. Правда, как только вышла на свет, не удержалась и бросила томительный взгляд на океан.

Я тоже глянул в ту сторону. Океанская даль в тот день была особенно прекрасна. На горизонте были видны световые столбы, сумевшие пробиться через разрывы к тучах. Они почти отвесно упирались в пронизанную жемчужным сиянием водную гладь. Между ними кружевной, ангельской белизны горой вставало облако.

Старцы наконец устроились, затихли. Ин-се жестом поманил Дуэрни. Огуст освободил поводок, и девушка покорно поспешила к старикам, встала на колени, наклонила голову. Сидящий справа старик указал на интеллектор.

— Дочь, для твоего же блага… — В наступившей оцепенелой тишине в голосе Ин-ту особенно отчетливо прозвучала угроза. — Не заставляй нас прибегать к силе. Возродись в славе, забудь, что навеяла ночь, что нашептал тебе голос нашего врага.

Дуэрни подняла голову, ответила ясно и громко.

— Нет, благодетели. Это не был голос врага.

Тут все, кто был на палубе, принялись шептаться. Голоса звучали тихо, потом все громче и громче. Каждый считал своим долгом приблизиться к девушке, каждый предлагал стать покорной. Когда пришла очередь Туути, стражник переложил копье в левую руку, а правой отчаянно почесался между ног.

— Что за беда, Дуэрни! Меня тоже сунули в интеллектор, когда я провалил экзамены на славного. Как видишь, остался жив, здоров, и сил не поубавилось.

Только мы с Тоотом не подошли — так и держались в сторонке, у борта. Главный инженер судорожно сжимал в руках швабру, я то и дело почесывал лоб. Что я мог сказать несчастной девушке? Забудь о том, что видела во сне? Положись на мудрых, славных, образованных или каких-нибудь еще палачей? Она не послушает, а если подчинится, мне впору будет самому сунуть голову в интеллектор, потому что иначе жизнь мне будет не мила. Ни человечья, ни губошлепная!

Не по размеру мне будет жизнь!.. Мал я для нее оказался.

Ин-се решил ободрить меня — пригласил поближе, кивком указал на коленопреклоненную девушку.

— Смелее, знахарь! Прикажи ей забыть о том, что она увидала в часы ночного отдыха.

— Как же я ей прикажу?

— Также, как навеял. Ведь это твоя работа, не так ли?

Я не ответил. Присел на борт, чтобы голень правой ноги была под рукой. Старик между тем продолжил.

— Вот до чего довели ее так называемые сны! — воскликнул Ин-ту. — Лучшие из лучших отказываются служить ковчегу и родине. Она отказывается пройти через интеллектор. Ты этого добивался, негодяй? Чтобы она проявила строптивость? Строптивость, подонок, страшная болезнь, от нее лучше сразу избавиться, чем ждать, когда она все твое нутро разъест.

Тут все разом подхватили — это как пить дать, строптивость, она такая, только дай поблажку, потом хоть язык вырывай, все равно скажется. Особенно надрывался стражник Туути. Этот голосил басом, мол, милое дело — мозги прочистить. Нет в том ничего зазорного…