Зиновий Юрьев - Быстрые сны

– Почему Лернера?

– Болтлив. Стар и болтлив. Убийство требует холодного ума, расчета, выдержки и скрытности. И даже умения в данном случае контролировать свои мысли, чтобы мисс Каррадос случайно не разгадала его намерения. Лернер – прямая противоположность всем этим качествам. Разве что он может заговорить человека насмерть. Если бы Лину Каррадос нашли мертвой без видимых следов насилия, я бы легко мог поверить, что ее заговорил этот болтун. Задушил словами. Я сам раз едва ноги унес. Прогресс, регресс, модели развития и так далее. Блестящие игрушки для праздных и неряшливых умов…

– Гм… А что вы все-таки скажете о взглядах мистера Лернера? Его боязнь, что контакт с внеземной цивилизацией может оказать пагубное влияние на развитие человечества…

– Чепуха. Сентиментальная чепуха. Набор слов. Контакт с десятью цивилизациями произвел бы на человечество куда меньше впечатления, чем последний развод очередной звезды телевидения. Через два дня все забыли бы об этих цивилизациях.

– Я вижу, вы невысокого мнения о людях.

– Я ученый, мистер Милич. Ученый не может быть сентиментален. У него должен быть ясный мозг, не боящийся фактов, как бы эти факты ни были неприятны ему. Как только у ученого появляется эмоциональное отношение к чему-то, он перестает быть ученым. По крайней мере в этом вопросе. Если ученый изучает людей, он не имеет права любить их.

Медина достал из кармана пачку сигарет, вытащил сигарету, посмотрел на нее с глубоким отвращением и закурил.

– Ну хорошо, – вздохнул Милич. – А что вы можете сказать об Иане Колби?

– Синт.

– И одно это уже исключает его из числа потенциальных убийц?

– Вы знаете, что самое характерное для синтов?

– Что?

– У них не хватает интеллектуального мужества воспринимать жизнь такой, какой она есть. Они смотрят на жизнь сквозь свой христин, надев на себя спасательный пояс христианства.

– А Эммери Бьюгл? Мог бы он убить?

– Наверное. Впрочем, не знаю. Для убийцы у него слишком сильные убеждения…

– Боюсь, мистер Медина, этот парадокс слишком глубок для меня.

– Нисколько. Он так ненавидит прогресс, либералов и социализм, что для обычного убийства у него вряд ли осталось бы достаточно ненависти.

– А если бы это убийство носило политический характер?

– То есть?

– Если бы взрывом машины мисс Каррадос можно было помешать контакту не столько с внеземной цивилизацией, сколько с русскими? Ведь, если я не ошибаюсь, мистер Бьюгл твердо убежден, что такие контакты пагубны.

– Он идиот. Биологический консерватор. Человек жестко запрограммированный. Робот, не способный к обучению…

– Вы не ответили мне на вопрос.

– А, вы спрашиваете, мог бы Бьюгл убить?..

– Совершенно верно.

Медина брезгливо раздавил окурок сигареты в пепельнице.

– Не знаю, – пожал он плечами. – С одной стороны, он в достаточной степени глуп, чтобы быть фанатиком. С другой – слишком ничтожен, чтобы быть настоящим фанатиком.

– А мистер Хамберт?

Медина бросил быстрый взгляд на лейтенанта и усмехнулся:

– Мистер Хамберт не способен ни на что. Он памятник. Он занят лишь тем, чтобы голуби не засидели его, чтобы пьедестал не растрескался, чтобы вокруг было чисто подметено и чтобы говорили экскурсиям чистеньких школьников и школьниц, особенно школьниц: а это, детки, памятник великому ученому Хамберту.

– Как по-вашему, мистер Медина, как относился мистер Хамберт к Лине Каррадос?

Медина легонько кончиками пальцев побарабанил по столу. На скулах его затрепетали желваки и тут же успокоились.

– Меня не интересовала личная жизнь Хамберта.

«Ага, голубчик, – подумал Милич, – не на таком уж высоком Олимпе ты пребываешь».

– А у вас какие были отношения?

– С кем?

«Прекрасно знает, кого я имею в виду. Выигрывает несколько секунд, чтобы взять себя в руки», – пронеслось в голове у Милича.

– С Линой.

– Ах, с Линой… Обычные. Самые нормальные отношения.

Лейтенант Милич сделал мысленно заметку вернуться к отношениям Медины и Лины и спросил:

– А вы бы сумели убить?

– Вы меня оскорбляете. – Впервые за время разговора по лицу Чарльза Медины скользнула улыбка.

– Помилуйте, это чисто гипотетический вопрос.

– Нет, вы меня не поняли. Меня обидело уже то, что вы сомневаетесь, мог ли я убить. Конечно, мог. Если бы мне это было очень нужно.

– А вам не нужно было убить Лину Каррадос?

– Для чего?

– Ну, скажем, чтобы монумент, который строит себе профессор Хамберт, остался незаконченным. И чтобы к нему не водили экскурсии школьниц. – На слове «школьниц» Милич сделал ударение, и Медина гмыкнул.