Зиновий Юрьев - Быстрые сны

– Вы спрашиваете, сколько я ухаживал за бедной Валерией? Я не считал дни. Практически с того момента, когда мы познакомились здесь, в Лейквью.

– Как складывались ваши отношения?

– Я не понимаю, мистер Милич…

– Я ведь заранее извинился перед вами. Это чистая формальность. В конце концов, работа полицейского детектива сводится к бесконечным вопросам, часть которых бессмысленна, а другая – неприятна.

– Ну что ж, – пожал плечами синт, – если вы настаиваете… у Валерии был сложный характер. Она была вспыльчива и подозрительна. Но это был человек удивительно цельный и непосредственный. Я быстро понял, что она незаурядная женщина. Она могла быть нежна и очаровательна. Жизнь не раз ранила ее, и она выработала в себе защитные реакции. Она надела на себя кольчугу и шлем. И взгляду обычному она казалась суровой и неласковой. Но тому, кто понимал ее, кто видел ее без доспехов, открывалась трепетная душа, которая тянулась к нежности и любви. Мне повезло, мистер Милич, я сразу понял истинную сущность ее натуры…

– Скажите, мистер Колби, как вы объясните впечатление, которое сложилось у некоторых обитателей Лейквью, что вы порой избегали ее общества?

– Я избегал ее общества? Боже правый, как глаза людей могут быть закрыты фильтрами злобы! Я избегал ее! – театрально воскликнул синт. – Когда я еще и еще раз обыскивал свою душу, мучимый сомнениями, им казалось, что я избегаю ее!

– Сомнениями?

– Я спрашивал себя, смогу ли я совместить свое призвание и служение отцу нашему Иисусу Христу с любовью к Валерии. И когда я понял, что у меня достанет сердца и для веры и для любви, я сделал ей предложение. Я не помнил себя от радости, когда мы расстались. Вы молодой человек. Вы не знаете, что такое полюбить в моем возрасте. Подобно Саре, жене Авраама, которая уже не верила, что сможет родить, и тем не менее родила Исаака, так и я, давно примирившийся с бесплодностью своей души, отдавшей всю свою любовь господу нашему, вдруг почувствовал, как в моем сердце расцвела любовь к женщине… – Синт закрыл лицо ладонями, прерывисто вздохнул и сказал: – Простите меня… Бедная, бедная Валерия!..

– Так что, братец Джим, придется теперь вам отвечать на мои вопросы. Усаживайтесь в кресло, налейте себе кофе, если хотите, а я, с вашего разрешения, приму горизонтальное положение. Все важные события в жизни человека случаются тогда, когда он лежит, от рождения до смерти.

Поттер молча откинулся в кресле, обреченно вздохнул и вытащил сигарету.

– Ну хорошо, братец Джим, сегодня вам придется играть роль столпа здравого смысла…

– Опять вы за свое…

– Господи, вы уже и на это обижаетесь, братец Джим? Бросайте тогда свою профессию.

– Вы мне это уже советовали, – угрюмо буркнул Поттер.

– Тем более. Итак, что бы там ни болтал наш преподобный Иан Колби, отношение его к Валерии Басс было далеко не лучшим. Она же, наоборот, старалась привлечь его внимание.

– Женщины пошли, – вздохнул сержант, – хуже мужчин…

– Очень тонкая мысль, братец Джим, но сейчас главное – не огульное охаивание женщин. Можно считать фактом, что Иан Колби вдруг – подчеркиваю: вдруг – делает ей предложение, о котором она, по-видимому, мечтала. Вопрос: почему? Ученый-психолог профессор Кулик, который так любит рассматривать свои ногти, говорит, что столь внезапная перемена могла произойти под влиянием новой информации, полученной упиравшимся ранее женихом. Например, он узнает, что невеста получила большое наследство.

– Не надо для этого быть психологом.

– Правильно, братец Джим. Не надо. Ибо мысль банальна. Но основа ее верна. Сформулируем так: что мог узнать Колби? Что заставило его сделать предложение? Мы этого не знаем. От кого мог узнать? Скорей всего, от самой Валерии, поскольку Иан Колби вчера никуда из Лейквью не уезжал.

– Мистер Милич, может быть, вы меня отпустите?

– Генри, мы ведь договаривались?

– Нет, мистер Милич. Из меня толку не будет. Не могу я вот так, без толку, толочь слова. И крутить их так и эдак – и все без толку. Если сделать что – пожалуйста. Но сотрясать все время воздух… вы уж простите меня… не мое это дело.

– Мудро. Мудро. Вы мудры, как змий, братец Джим, потому что мы действительно толчем слова в ступе. Но глядишь – что-нибудь и натолчем. Ах, братец Джим, если бы вы знали, как мне самому надоели эти беседы с местными идиотами! Может быть, в своих областях они и специалисты, не мне судить, но как люди – это настоящий паноптикум…

– Что?