Зиновий Юрьев - Часы без пружины

Оглянулся, нет ли киоска Мосгорсправки. И надо же, подсунул случай, прямо через улицу. И через пять минут ехал Николай Аникеевич на фабрику мягкой игрушки. И не спрашивал себя зачем, не терзал, а просто ехал, погруженный в оцепенение.

- Простите, - промямлил Николай Аникеевич, входя в бухгалтерию фабрики, - вы мне не подскажете, кто тут у вас, так сказать, ветераны?

- Чего? - спросила тоненькая девица со злым птичьим личиком.

- Понимаете, - еще более сконфузился Николай Аникеевич, я ищу людей, кто бы помнил Кишкина, Ивана Федоровича Кишкина... Он у вас работал...

- А зачем? - уже с любопытством спросила девица.

- Ну... как вам объяснить... Я собираю о нем сведения...

- А давно он уволился?

- О, он умер...

- Умер? А я думала, вы из милиции, - разочарованно сказала девица. - Вы тогда с Клавдией Васильевной поговорите. Вон та женщина, у окна. - Она встала, чтобы показать Клавдию Васильевну, и Николай Аникеевич увидел, что она беременна.

- Кишкин? Иван Федорович? - переспросила Клавдия Васильевна, отрываясь от вычислительной машинки. - Иван Федорович? - переспросила она и посмотрела на Николая Аникеевича. - Так ведь он давно умер...

- Я знаю, знаю, - торопливо сказал Николай Аникеевич, - я просто хотел спросить, может, вы помните его... ну, хотя бы в нескольких словах, какой он был человек...

- Да на что ж вам? - Клавдия Васильевна посмотрела на Николая Аникеевича, пожала полными, как у его жены, плечами.

- Говорят, человек он был очень хороший...

- Хороший? - усмехнулась Клавдия Васильевна, замерла на мгновение, устремила куда-то в стену невидящий взгляд, еще раз вздохнула. - Хороший? Да вы садитесь, подвиньте стул. Да, работала я с Иваном Федорычем. Зам главного он был перед тем, как заболел. Хороший! - в третий раз повторила она. Да таких людей нет больше! Понимаете?

- А все-таки, какой он был?

Клавдия Васильевна выпрямила спину, одернула синюю кофточку и поправила на голове высокий старомодный шиньон, сказала строго:

- Святой был.

- Как святой? Он что, верующий был?

- Святой, - упрямо повторила Клавдия Васильевна.

- Но все-таки...

- Знаете, многие могут доброе дело сделать. Но делают его как на сцене. Только что не раскланиваются. Потому что знают: сделал доброе дело. И гордятся соответственно. Чего далеко ходить, - строго сказала Клавдия Васильевна, - возьмите меня. На Восьмое марта принесла матери своей кофточку. Импортная. Гэдээровская. Бежевенькая такая. Заранее купила. Даю старушке. Ахи да охи. Радостям нет конца. Всплакнула даже. И я радуюсь. Что я такая хорошая дочь, что не забыла мать-старушку, денег не пожалела. Понимаете?

- Да, да, конечно, - торопливо поддакнул Николай Аникеевич.

- Так вот, Иван Федорович не через себя за людей радовался или переживал. Через людей же. Понимаете?

- Ну да, - не очень уверенно ответил Николай Аникеевич.

- Чистый был человек, - твердо сказала Клавдия Васильевна. - Одно слово: святой. Или было раньше такое слово: праведник. Мухи не обидит... Эх, да что говорить, разве таких теперь встретишь... - Клавдия Васильевна безнадежно махнула рукой и нажала с размаху на кнопку вычислительной своей машинки, отчего в окошке вспыхнула оранжевая циферка.

- Спасибо, - сказал Николай Аникеевич, встал, аккуратно поправил стул, попрощался и вышел. То ли солнышко пригрело по-весеннему, то ли показалось ему, но захотелось вдруг снять тяжелое пальто.

Ну, святой, праведник, думал он, идя по улице. Мало ли какие люди встречаются. Один получает удовольствие от одного, другой - от другого. Так было и так будет. И ни при чем тут блок Виктора Александровича. Нет, не убедили его рассказы о святом бухгалтере Кишкине. Не убедили. Каждому свое. Пусть приезжает посланец в пижамке своей вельветовой и снимает чертов блок. Во сколько же обернулся ему приборчик? Восемьсот - за вазочку, рублей четыреста переплатил Екатерине Григорьевне, с чего началась вся смута. Это уже тысяча двести. Василию ни с того ни с сего лишние полсотни всучил, будто тянул его кто-то, на такси, считай, как минимум рублей пятнадцать просадил. Неплохой приборчик. Тысячу триста меньше чем за неделю. Недешево ныне святость обходится. Кишкину тому и Василь Евграфычу попроще было. Когда за душой ни копейки, святость сподручнее проявлять. Дешевле. Это уж точно.

Ладно, случился в жизни зигзаг, спишем его в убытки. Не обеднеет от потери тысячи трехсот рублей. На его век останется. И от лихого наскока на душу свою тоже оправится. Выдержит. Не такое выдюживал.