Зиновий Юрьев - Полная переделка

— Откройте дверь. — Черноволосый показал Берману пистолет с привинченным к стволу глушителем. — Не валяйте дурака. Если вы не будете ломаться, вы будете свободны через пять минут. — Он посмотрел на часы. — И побыстрее. У нас всего пятнадцать минут. Через пятнадцать минут Каллахэн сменяется, а он должен проверить, скажете ли вы нам правду.

Нет, нельзя открывать дверь. Пока они здесь, на лестнице, они ничего не посмеют с ним сделать. Не посмеют. Черноволосый вырвал у него ключ и открыл дверь.

— На помощь! — крикнул Берман. Его голос показался ему тихим и жалким.

Второй, повыше, схватил его за шиворот и резко толкнул вперед, в темный проем открытой двери. Он упал, но успел выставить вперед руки, которые самортизировали удар. Он услышал, как кто-то из двоих тихо выругался и пробормотал:

— Где у него тут выключатель?

Он долго не мог найти выключатель, потом щелкнул зажигал кой и зажег свет.

— Фрэнки, давай его сюда, в комнату.

Они усадили его на стул, и черноволосый сказал:

— Мистер Берман, у нас есть всего четверть часа. — Он посмотрел на часы. — Даже меньше. Тринадцать минут. Через тринадцать минут Каллахэна должны сменить. Скажите мне новый шифр на камере Рондола, и я тут же от вас позвоню ему в тюрьму. Вы меня понимаете? Вы представляете, что мы с вами сделаем, если вы будете упрямиться?

Рондол прав, подумал Берман. Они охотятся за ним. Даже в тюрьме. Каллахэн. Поэтому у него дрожали руки. И поэтому исчез Шилдс.

— Фрэнки, — сказал черноволосый, — принеси из ванной полотенце. Все, что найдешь. Вы знаете, зачем мне полотенце, мистер Берман? Нет? Сейчас вы увидите.

Они затолкали ему кляп в рот и завязали полотенцем. Потом привязали его к стулу.

— Понимаете, вам может быть очень больно, а когда человеку очень больно, он обычно кричит. Даже если он такой воспитанный человек, как вы. Кричит и мешает соседям. Если вы захотите сообщить нам шифр, вы кивнете головой, возьмете вот эту ручку и напишете номер на листке бумаги. Чтобы не возиться с вашим кляпом. Ну так как?

Какие обстоятельные люди, подумал Берман. Ему было так страшно, что страх уже не помещался в нем. Он выплеснулся из него, и он видел комнату и людей сквозь какой-то полупрозрачный фильтр.

Он знал, что выдаст им шифр. Он не переносил боли. Даже чужой. В кино он закрывал глаза, когда на экране текла кровь. Чужан ненастоящая красная краска. И все равно он не мог заставить себя смотреть. Наверное, он и в тюрьму пошел работать главным образом потому, что люди здесь не страдали. Физически не страдали. Кончался процесс, и на время апелляции они засыпали в своих прозрачных холодных саркофагах. А потом, не просыпаясь, тихо умирали или становились измененными. Без боли, без крови, без страданий. Тихий, спокойный мир. Четкий, понятный мир. Мир порядка и тишины.

Черноволосый раскурил сигару, и, когда ее толстый конец стал ярко тлеть, он осторожно прижал его ко лбу Бермана. Боль была острой и пронзительной, и сквозь нее он почувствовал запах горящего мяса. Своего.

Он дернулся назад, но затылок его уперся в острый металлический предмет.

— Не вздумай стрелять, Фрэнки. Мертвый он нам не нужен. Ах, мистер Берман, какой же вы глупый человек…

Айвэн Берман твердо знал, что сейчас кивнет головой и возьмет ручку. Одно движение — и исчезнет этот кошмар, эта боль, которую он не в силах терпеть. Он сделает это движение, и они убьют Рондола. Охота кончается. Снова черноволосый затягивается сигарой. Кончик тлеет, как алый уголек. Нельзя, больше нельзя терпеть. Не надо смотреть. Надо закрыть глаза. Сейчас он, наверное, уже несет руку с сигарой к нему. На этот раз он не выдержит.

Взрыв. Взрыв боли. Она царапает, сверлит и грызет его. Черноволосый крутит прижатую к коже сигару. Легкое потрескивание. Не может быть, чтобы он чувствовал запах горелого мяса. Не может быть ничего, кроме боли. В мире ничего нет, кроме боли. Мир велик, но боль еще больше. Непонятно, как она умещается в нем. Но мозг работает. Он все понимает. Он больше не может терпеть. Он напрягает все силы, но он привязан к стулу мастерски. Сейчас он кивнет, ему освободят руку, и он напишет шифр. И они убьют Язона. И прекратится боль. И не будет запаха горелого мяса. Боже, как люди ничего не понимают. Какое это счастье, когда нет боли! Все, все отдать, чтобы исчезла эта проклятая, рвущая его боль. Сейчас, наверное, она прекратится. Ведь прошло уже много времени. Не меньше получаса. Каллахэн давно ушел. Зачем же они мучают его. Пусть убьют, но не мучают.