Зиновий Юрьев - Рука Кассандры

– Екатерина… – поднял он глаза на жену.

– Да, Мирончик, – отозвалась та, не отрывая глаз от кухонного шкафа, который она протирала фланелевой тряпкой.

– Во-первых, ты знаешь, что я не выношу этой дурацкой клички Мирончик. Во-вторых, ты знаешь, что я предпочитаю яйца всмятку.

– Прости, Мирончик, я подумала…

– Ты, очевидно, решила вывести меня из равновесия?

– Нет, Мирончик, что ты! – Она испуганно бросила тряпку и посмотрела на мужа.

– Екатерина, у нас в доме нет никаких Мирончиков, поняла? Если ты еще раз так меня назовешь, я… я…

Мирон Иванович махнул в сердцах рукой, встал из-за стола и направился к двери.

– Ми… рон, ты бы хоть чаю выпил, – сказала жена.

– Мирончики могут обходиться без чая. – С жертвенным видом он надел пальто и шляпу и вышел на улицу.

"И эта Тиберман, – раздраженно думал он, – смотрит на Абнеоса как на свою собственность. А собственность-то жената. Жената уже три тысячи лет. Впрочем, нашу Машеньку возрастом не остановишь… Да… впрочем, нужно будет все-таки посоветоваться с ним. Уверен, что он подтвердит мои факты.

Придя в институт. Мирон Иванович отыскал Абнеоса, который, казалось, кого-то ждал.

– Здравствуй, Абнеос, – поздоровался с ним Мирон Иванович.

– Здравствуй. – Абнеос вскочил на ноги и неумело, но старательно пожал руку старшего научного сотрудника.

Мирон Иванович слегка поморщился. Отсутствие «вы» в древнегреческом его всегда шокировало.

– Если ты не возражаешь, я хотел бы немножко поговорить с тобой.

– Готов служить тебе.

– Абнеос, ты ведь работал в Трое?

– Ну конечно же, господин.

– И тебе приходилось видеть греков?

– Еще бы! – Абнеос даже улыбнулся наивности вопроса.

– И то, как они вели осаду?

– Еще бы!

– Понимаешь, впоследствии стали распространяться легенды о том, что Троя была взята греками якобы при помощи деревянного коня, пустого изнутри, в котором притаились воины.

– Не слышал про такого, господин.

– Не называй меня господином, Абнеос. Как ты думаешь, могли бы троянцы оказаться настолько глупы, чтобы втащить эдакое деревянное чудище в город, да еще разрушив для этого стену?

– Думаю, что нет. Да как же можно сначала не посмотреть, что внутри?

– Вот и я так думаю. А легенды о деревянном коне сложились потому, что греки использовали деревянные стенобитные осадные машины, которые из-за их величины называли конями.

– Стенобитные машины? Что такое машина?

– Это… это… ну, такое приспособление, которое мечет огромные камни.

– Нет, господин, злокозненная Афина Паллада не дала ахейцам такой мудрости. Не было у них этих… махин…

– Машин…

– Машин…

– Но они были, Абнеос, – мягко и терпеливо сказал Мирон Иванович, глядя троянцу прямо в глаза.

– Как же они были, господин, когда с наших стен виден весь лагерь греков на все тридцать стадий до самого Геллеспонта? Верно, какую-нибудь мелкую вещь можно, конечно, и не увидеть, хотя глаза у меня острые, но больших деревянных коней… Нет…

– Эти деревянные кони не обязательно были похожи на настоящих коней, – еще более мягко и терпеливо объяснил Мирон Иванович.

– О боги! – простонал Абнеос. – Не было у них таких… машин. Я бы их видел. Я бы видел, как они швыряют камни в наши крепостные стены. Да и как можно камнем разбить стены? Ты видел стены Илиона?

– Ты ведь был шорником?

– Да, я говорил об этом.

– Значит, ты работал в своей мастерской?

– Да, когда была работа.

– Значит, в то время когда ты сидел в своей мастерской, греки вполне могли бы выкатить осадные машины, и ты бы их не заметил.

– А когда я вышел бы, греки их тут же спрятали? – насмешливо спросил Абнеос. – Я и не знал, что был таким важным человеком.

– Ты не совсем понимаешь, что такое история, мой друг. Тебе кажется, что важно только то, что ты видел своими глазами.

– Так ведь никто не видел этих… коней и не слышал про них.

«Дети, настоящие дети, – подумал Мирон Иванович, умиляясь собственному долготерпению. – Заря человечества, как говорил великий Маркс».

Он нисколько не сомневался в существовании осадных машин у греков, поскольку выдвинул эту идею сам, а в свои идеи Мирон Иванович верил твердо и непоколебимо. Его даже не сердило, когда другие оспаривали его утверждения, приводя сотни разнообразнейших доводов. Его просто удивляло, как люди не видят всю глубину его мыслей. Он снова и снова повторял свей тезисы, жалея непонятливость оппонентов, и говорил себе, что в сущности все оригинальные мысли принимаются не сразу.