Чарльз Шеффилд - Мыслями в Джорджии

Тяжелая дверь отворилась бесшумно — петли были хорошо смазаны.

— Джим Тревельян следит за домом, — продолжал Билл. — По-моему, они рады, что я у них поселился: все же какое-то общество… Должно быть, они считают меня чокнутым, но вслух ничего не говорят. Подержи-ка. — Он вручил мне большой квадратный фонарь, такой тяжелый, что я чуть его не выронил. А ведь Ригли нес фонарь от Большого Дома! — Основная тяжесть — батарейки. Электричества здесь нет, только масляные лампы. Побродив годок-другой по стране, я понял, что не стоит куда-либо соваться, если не имеешь возможности рассмотреть то, что нашел. Если батареек не хватит, зарядим от аккумулятора.

Билл закрыл дверь, и ветра сразу не стало слышно. Мы прошли через ванную в кухню, где стояли деревянный стол, буфет и массивные стулья. Было чертовски холодно.

— Валяй, — разрешил Билл, перехватив взгляд, брошенный мною на очаг. — Плащ советую пока не снимать.

Он зажег две масляные лампы, а я принялся разводить огонь. Честно говоря, последний раз я топил очаг лет тридцать назад, но ничего, справился. Через пару минут я встал и огляделся по сторонам. Ковров, естественно, не было, но в коридоре, который вел к спальням, лежала циновка из волокна кокосового ореха. Билл скатал циновку — под ней обнаружился люк. Мой спутник пропустил через металлическое кольцо свой ремень и потянул; крышка люка откинулась на латунных петлях.

— Кладовая, — пояснил Ригли. — Давай фонарь.

Он спрыгнул вниз. Там оказалось неглубоко, голова и плечи Билла высовывались из люка. Я протянул ему фонарь, затем подбежал к очагу, подбросил угля и следом за Ригли спустился в подвал.

В дальнем конце кладовой, на утоптанном земляном полу, возвышался деревянный помост, на котором стояли в ряд три сундука, отчетливо различимые в свете фонаря.

— Вот так я их и обнаружил, — сказал Билл. — Ну ладно, начнем с «железа».

Он осторожно приподнял крышку крайнего справа сундука. Внутри оказались старые промасленные мешки. Билл сунул руку в один из них и достал «железо». Я взвесил на ладони цилиндр, изготовленный, по всей видимости, из латуни. На одном конце цилиндра имелся ряд цифр от нуля до девяти, на другом располагалась шестерня.

— Похоже, — проговорил я, оглядев цилиндр со всех сторон.

Билл меня понял. Последний месяц мы с ним думали только о Чарлзе Беббедже и аналитической машине.

— Мне кажется, эти детали изготовлены не в Англии, — сказал Билл.

— Я осмотрел каждую в увеличительное стекло, но не нашел ни единого клейма. Возможно, их привезли из Франции.

— Почему?

— Взгляни на цифры. Точь-в-точь как на циферблатах французских мастеров. — Он забрал у меня цилиндр и снова с великой осторожностью завернул в мешковину.

— Не слишком подходящее местечко для столь ценной вещи, — заметил я.

— Тем не менее машина пролежала здесь без малого полтора века — и ничего. — Билл знал, что я догадываюсь и о другой причине, по которой машину спрятали именно в этом месте: кому могло прийти в голову, что эти железяки представляют собой хоть какую-то ценность?

— Разумеется, из того, что есть, машину не соберешь, — продолжал Билл. — Наверное, это запасные части. Некоторые я отвез к себе в Окленд вместе с оригиналом инструкции, который спрятан сейчас в университетском сейфе. Если понадобится, у меня с собой копия.

— У меня тоже. — Мы переглянулись и дружно усмехнулись. Мое спокойствие, откровенно говоря, было напускным, я страшно волновался. Билл наверняка испытывал те же чувства. — Ты случайно не знаешь, что означают инициалы «Л. Д.»?

— Случайно — нет. — Ригли захлопнул крышку первого сундука и подошел ко второму. — Между прочим, загадки еще не закончились. Гляди.

Он надел перчатки и крайне осторожно извлек из сундука стопку перевязанных красной лентой карточек, затем развязал ленту и положил карточки на крышку третьего сундука.

— К ним лучше не прикасаться. Они от времени стали очень хрупкими. Я буду переворачивать, а ты смотри. Вот увеличительное стекло.

Это оказались рисунки тушью, по одному на карточке, нанесенные остро отточенным пером на когда-то белую бумагу. Они не имели ни малейшего отношения ни к Чарлзу Беббеджу, ни к аналитической машине. Зато на каждом в правом верхнем углу располагались микроскопические буковки «Л. Д.»: чтобы увидеть их, мне пришлось сначала прищуриться, а потом поднести к глазам увеличительное стекло.

Рисунки изображали насекомых. Многоножек — вроде тех, что живут в гнилой древесине. Когда я пригляделся повнимательнее, то понял, что передо мной изображения одного и того же насекомого, менялся только ракурс.