Виктор Кувшинов - Пасынки зинданов (Мир, которго нет)

И получил от Лэи подтверждение:

«Ведь мир вас специально в одну яму посадил, чтобы вы помогли друг другу и ему тоже. А я-то хороша – могла бы и почувствовать!»

«Да, похоже, создатель сам нашелся. Ох, и дурак же я был! Пройти с ним полмира и так и не сообразить, с кем общаюсь. А я-то еще разыгрывал из себя покровителя молодежи. Да я этой молодежи и в подметки не гожусь. Теперь я понимаю Орина – вот кого он солнышком называл. Да и Чингиз – ведь он, наверно, подумал, что мы над ним издеваемся, и просто обиделся. Не мог прямо сказать все, что о нас думает».

«Ты чувствуешь, как рад мир? Тысячу лет без хозяина - тут любое бревно соскучится, а здесь целая, живая огромная система».

«Постой, кажется, новое божество зовет нас. Присоединимся?» - и они подлетели к яркой сфере нового (или старого?) бога.

Прикоснувшись к ауре, Лэя с Женей ощутили, как волна любви и благодарности топит все их чувства. Смеясь, они начали подавать знаки СОС, и их обмен эмоциями стал чуть спокойней. Саши пытались выказать своим спасителям свою радость – мир возвращал им всю память, хранившуюся в его закромах, и они хотели разделить со своими друзьями этот миг. Женя с Лэей невольно окунулись в водоворот воспоминаний…

Озорная поземка бежала по белым зимним улицам, кидая пригоршни колючих снежинок в лица зазевавшимся прохожим, летя наперегонки с возницами, набивая ледяной крупой шерсть попавшимся на пути собакам и прячась на обочинах до следующего порыва студеного ветра. Яркое солнце напрасно пыталось согреть пешеходов, явно проигрывая в состязании морозу, который с самого начала зимы деловито принялся наводить свои порядки. Да так наводить, что уже в ноябре Неву атаковали первые любители старинного, и вновь вошедшего в моду развлечения – кто, приматывая к валенкам железные полоски, а кто, щеголяя цельнометаллическими коньками и пытаясь кататься по гладкому, как зеркало, льду.

Молодая европейская столица жила своей, местами суматошной, местами неторопливой жизнью, усердно дымя печными трубами, борясь с сугробами и не унывая от долгих морозов. Многонациональный Санкт-Петербург неустанно трудился по окраинам, торговал и обслуживал жителей в центральных районах и устраивал приемы, балы и ассамблеи, другими словами правил, в самом центре. Уже забылась трагическая смерть Александра II, как и его реформы, и столица Российской империи беззаботно наслаждалась своим могуществом, не ощущая накапливающегося социального давления нищающей деревни и бесправных рабочих окраин, и год за годом теряя шансы на мирное поступательное развитие. Но большие беды придут потом, а пока что десятилетия относительного мира (если не считать турков и мелких кампаний на южных границах) и, пусть и консервативного, но все же, процветания позволяли большинству заниматься своими проблемами, только иногда напоминая, что где-то существует власть, политика и беспорядки…

Шурочка неплохо училась на последнем, восьмом году в частной женской гимназии и этот год был более свободным от обязательных занятий. Младшие ученицы с завистью поглядывали на старшекурсниц, у которых головы были заняты планами на дальнейшую жизнь. И, естественно, основной темой для обсуждений был удачный брак, вернее, обсуждение возможных кандидатур для этого мероприятия.

Надо заметить, в этом Шурочка немного не вписывалась в общие настроения, и однокурсницы держали ее за немного ненормальную. Слишком много она уделяла внимания рисованию – занятию весьма похвальному, но не очень достойному настоящей светской дамы. Ее бы и совсем записали в чокнутые, если бы не ее успехи в других, «серьезных» предметах. Да и положение ее семьи не давало особо распускать въедливые языки на счет странных замашек сокурсницы.

Шурочка была одним из самых милых созданий всего учреждения, а в сочетании с папиным капиталом и весом в обществе, вообще считалась чуть ли не самой завидной невестой. И при всем этом, казалось, что ей нет никакого дела до матримониальных игр. Все свое свободное время она тратила в студии изобразительных искусств. По мнению педагогов – весьма не зря тратила. Единственное, что и кто могли ее оттуда вытащить, были две ее подружки, которые частенько организовывали веселые вылазки на каток, ледяные горки или катания на лошадях. На балах и приемах она откровенно скучала и, если бы не танцы, то затащить ее туда было бы совсем невозможно.

Сейчас Шура была в студии не одна. Старенький преподаватель живописи, с которым она сдружилась еще на втором году обучения, когда он начал вести этот предмет в классе, все вздыхал и расстраивался при виде новых работ любимой ученицы: