Эрвин Каин - Три романа

Герой поднялся с постели, в которой размышлял. и отправился на работу. Но лишь несколько дней (занимающие в романе только несколько оптимистических строк) удалось герою посвятить себя производительному труду.

Захлебываясь. Денис Александрович перечитывал, зазубривая наизусть текст романа.

"Тяжело хлопали на рассветном ветру черные праздничные флаги. С флагов сыпались на асфальт капли", - Денис Александрович обсасывал каждую букву. - "Капли эти падали и падали, и падению этому не было конца".

Денис Александрович ликовал. Он знал, что видит только наружную праздничную сторону романа, фасад с финтифлюшками, что проникновение внутрь, в анфилады полутемных мистических комнат его смысла предстоит еще и еще, при седьмом, при двенадцатом прочтении.

"Гибрид траурного и праздничного знамени остановил героя. "Боже, подумал он. - Что это?" Рокотал черный диск громкоговорителя, гремел на весь город. "Сегодня наконец человечество вступило в первый контакт с иноземной цивилизацией? - кричал диктор. - Это произошло в семь часов три минуты утра. Но уже в семь часов семнадцать минут человечество вступило во второй контакт, в семь двадцать пять - в третий, в семь тридцать - в четвертый!.. Сейчас к полудню контактов с иноземными цивилизациями мы насчитываем около восемнадцати тысяч, и они все продолжаются! Правительством срочно организованы ускоренные дипкурсы, в семнадцать ноль-ноль объявляется всеобщая мобилизация работников культуры и искусства..."

"Ну, уж, хрен! - подумал герой. - Не хочу!" - и единственным у него оставшимся могуществом отмотал время немного назад и пустил его по другому бесконтактному руслу".

Денис Александрович не удержался и пролистал страничку.

"Только одни сутки удалось герою насладиться трудом у своего ревущего станка, как опять затрепетали празднично траурные флаги и заревел репродуктор. Герой опять все вернул в бесконтактное русло, и опять контакт состоялся. Он опять отменил, и контакт не дал ему доработать даже до обеда. "Боже, у меня нет больше сил все это отменять, при всем моем всемогуществе я устал!"

"Я устал", - подумал тогда Денис Александрович. И, будто почувствовав его плотно трудившуюся мысль, зашуршали тапочки, заскрипели двери. Было два часа ночи. Началось обычное паломничество в туалет. Сумасшедшие вообще любили ходить друг за другом. Пришел и уселся рядом генерал, явился профессор, ворвался в тихую до того туалетную комнату гогочущий Сидоров. Выстроилась очередь. Денис Александрович был огорчен. Не в силах изгнать своих последователей, он сам ушел от толпы обратно, в покой палаты, лег и закрыл глаза. Перед глазами плыли строки романа.

"Цивилизаций оказалось бесконечное множество, они роились вокруг людей, как пчелиный улей, кусали планету лазерными жалами и давали мед знаний, - без труда читал он на обратной стороне век. - И вскоре выяснилось, что, во-первых, не нужны никакие космические корабли, чтобы попасть в иной мир, а достаточно просто попить водички вволю, и, во-вторых, что количество разумных цивилизаций бесконечно.

Человечество ошибалось, - сообщал Эрвин Каин. - Ошибалось, думая, что пространства вселенной бесконечны, а разумы крайне ограничены в своей численности. Все оказалось наоборот. Хитрым образом свернутое пространство было весьма небольшим, зато разумы бесконечны в своих количественных и качественных характеристиках..."

Потом строки погасли, и пришла Мария. Младенец на руках ее мирно спал, и Денис Александрович в эту первую ночь знакомства с великой книгой тоже заснул. Мария улыбалась, и младенец, не просыпаясь, помочился ей прямо на руки.

Когда Денис Александрович впервые прочел рукопись до конца, неизвестно, но теперь он читал ее каждый день, выкапывая из чахлых на первый взгляд недр все новые и новые сокровища мысли. Перелистывая страницы, он ощущал во рту привкус истины и облизывал пересохшие губы.

В течение пяти ночных дежурств врач-однокурсник пересказывал по памяти недостающие в рукописи куски, и, хотя не сразу, с трудом картина романа, романа-истины, романа-предостережения сложилась перед внутренним взором Дениса Александровича, нарисовалась на внутренней черной бумаге сомкнутых век.

Зав. отделением укусил одного из своих пациентов, вполне обоснованно вообразив себя собакой-фокстерьером. Он разрабатывал новую методику, но его все равно забрали. Так тридцать три листа сделались единоличной собственностью Дениса Александровича. Писать в личное время не запрещалось, и, чтобы не забыть, он своими словами в тетрадь вписал недостающий текст. Постепенно текста становилось все больше и больше, всплывали упущенные или забытые подробности. Рукопись лежала под подушкой, а тетрадь в тумбочке рядом с кроватью. В ней мелким почерком (половина текста по-латыни, четверть по-английски) набралось уже сто две страницы рукописного текста.