Николай Симонов - Миллениум

……………………………………………………………………………………………………

— How do you do, мистер Прог? — приветствовал Шлыков "электронного писателя", настроив режим диалога.

— А, это ты Антоша? Привет! Задачу возмущения точки сингулярности решил? Докторскую диссертацию защитил? — услышал он в ответ усталый голос академика Холмогорова.

От неожиданности Шлыков даже растерялся, но потом догадался, что голосом его покойного учителя программу научил разговаривать Александр Андреев, подготовив для него такой, вот, своеобразный новогодний подарок.

— Как творческий процесс? — вежливо поинтересовался Шлыков.

То, что он услышал в ответ, снова заставило его удивиться:

— Перечитываю себя и складывается впечатление, что у меня дефект речи. Наверное, связь с вами — операторами — была не очень хорошая. В некоторых местах теряются ключевые слова. Просто выпадают, и вместо них — тишина. Получается, что я пишу первое и третье слово, а второе теряется и смысл текста несколько теряется, но, в общем нормально.

— Чем мы могли бы Вам помочь? — спросил Шлыков, поймав себя на мысли о том, что "ЭП-Мастер" рассуждает почти как живой человек.

Отвечая на его вопрос, программа заговорила голосом экс-президента России Бориса Николаевича Ельцина. Эту заготовку, написанную Александром Андреевым, Шлыков слышал, где-то месяц тому назад, но все равно с удовольствием, посмеиваясь, прослушал еще раз:

— На дворе 21-й век. Пора, понимаешь, от мышления модулями переходить к мышлению классами. То, как они будут разделены по динамическим библиотекам, это — уже вопрос десятый, и это будет сделано, когда вы дадите мне хотя бы черновой код. Что же касается общей архитектуры, то предлагаю при желании этот вопрос обсудить. Есть архитектура ядра, но есть еще и архитектура каркаса. Вот их комбинацией мы и получим все сладости гибкости художественных форм. Какой будет язык обмена ассоциациями — ну это вообще не важно, поэтому пусть это будет Вавилон или XML — погоды это не сделает…

— Готов ли Эпилог? — спросил Шлыков, желая поскорее перейти к делу.

— А як же шь! — ответила программа по-украински, и включила сетевой принтер.

Из принтера выполз всего один лист бумаги формата А-4, на котором было напечатано следующее стихотворение:

"Не смог Ипполит стать таким же, как прежде.

По-прежнему душ принимает в одежде,

И ждёт её, ждёт — вдруг невеста вернётся,

Когда санитар от него отвернётся.

Вернётся, присядет на край табурета,

И выбьются волосы из-под берета,

И, выйдя на звук ее сладкой гитары,

Заплачут жестокие псы — санитары.

Но без толку ждёт он желанную гостью,

И что-то болит за височною костью

И ветер в окно, что затянуто сеткой,

Стучит тополиной изломанной веткой.

Сосед ему скажет: "Да что ж они, черти!

Залечат они нас, земеля, до смерти.

Пока мы с тобой за кусок передрались,

Нормальные челы в Москву перебрались".

Глядит Ипполит в лоб дебилу — соседу,

И сил не находит продолжить беседу,

И видит в глазах своего побратима,

Что жизнь наша глупая необратима.

И в эти минуты он плачет и знает —

Чудес не бывает, чудес не бывает,

Ничем с Ипполитом не станет делиться

Поддатый главврач из проклятой больницы.

И знает он: время — не врач и не школа.

И хочет приблизить он время укола

И бьёт он соседа по тихой палате,

И лезет он в ванну в больничном халате".

— И это все?! — разочарованию Шлыкова не было предела.

— Обо всем остальном, Антоша, тебе расскажет Галыгин. Впрочем, есть у меня одна идея, но программа-ретранслятор совсем плохо тянет, — опять удивил Шлыкова "ЭП-Мастер", произнеся последнюю фразу голосом покойного академика Холмогорова.

— Ну, ладно, тогда я еще подойду через пару часов, — сказал Шлыков и переключился в режим просмотра заготовок будущего связного текста (опция KUHEN).

Мистер Прог оказался прав. Творческий процесс тормозило отсутствие нескольких "сгоревших" библиотек научной и религиозно-мистической литературы, из которых "электронный писатель", если можно так выразиться, черпал свое "вдохновение". Какие-то биты информации вставали не так, как надо, и программа-редактор с трудом протаскивала сюжетную линию через лабиринты ассоциаций.

Например, она "зациклилась" на многозначном значении слова-символа "Пещера". В художественной литературе и в философских текстах это слово означат жесткие тиски реальности — тесноту пространства, тягучесть времени, и в то же время — аскетизм, суровую скудость чистых стихий: воды, земли, камня. Пещера может быть вместилищем зла, притоном злодеев и одновременно — убежищем духа, кельей отшельника. Пещера также символизирует возврат назад — вглубь времен, в материнское лоно; это о ней говорил Новалис: "Куда идем мы? Все туда же — домой…". Но главное: пещера — это знак перехода, предельности Бытия. Вспомним пещеру нимфы Калипсо (она находится на мальтийском острове Гозо), в которой Одиссей в конце своего странствия прожил или, скорее, проспал, семь долгих лет.