Грег ИГАН Array - Журнал «Если» 2008 № 07

Хорошо, когда ты молод. Все впереди. Проповеди на китайском, дружба с ламой Гьятцо, перевод на тибетский Евангелия от Луки. Возвращение в Россию, производство в архимандриты. Должность корабельного иеромонаха в экспедиции адмирала Путятина. Плавание на знаменитом фрегате «Паллада». Орден Владимира 2-й степени. Погребение у церкви Святого Духа в Петербурге. Надгробье на двух языках: русском и китайском.

Все впереди, и не надо торопиться.

Школа пустовала. Постройку, выделенную под занятия, можно было без колебаний назвать хибарой. Фундамента нет, отчего дом просел и покосился. Крыша набекрень, как шляпа у хмельного гуляки. Две каморки, где соберешь пять человек – тесно; соберешь деся ток – дышать невмоготу. Правда, здесь редко сходились больше трех-четырех албазинцев.

Архимандрит Петр бранился, оскверняя сан черным словцом. Крестить удалось менее полусотни народишка, и будто отрезало. Что скажут в столице? Осудят? В ссылку сошлют? А прошлый начальник миссии, опальный-прощенный отец Иакинф, еще и подольет небось маслица в огонь…

– Отче! Мандарин ты мой дорогой!

Здесь отца Аввакума и нашел пономарь Спирька. Расхристанный, в ветхой шубе на голое тело, в драных штанах, Спирька аж горел от возбуждения. Облапив маленького монаха, аки топтыгин, зверь лесной – косулю, пономарь закружился по каморке, ударяя отцом Аввакумом о стены.

— Мандари-и-и-нушка!

— Изыди! – блажил несчастный. – Отпусти!

— Мандари-и-и-и…

— Ахти мне, грешному!.. Помру без покаяния…

Наконец Спирька угомонился. Он плюхнулся на лавку, едва не сломав ее, и стал шумно чесаться. На волосатой груди от ногтей оставались красные полосы. Отец Аввакум, отдышавшись, кое-как привел себя в порядок.

– Сколько раз говорено, чтоб не звал меня мандарином? – хмуро спросил он.

— Много, – согласился честный пономарь.

— Отчего не повинуешься, долдон?

– Дык слово вкуснющее, отче! Забудусь и вновь согрешу. И властям приятно: дескать, уважаем… – Спирька с лукавством подмигнул. – Кесарю, значит, кесарево!

В объяснениях буяна имелись резоны. Еще со времен первой русской миссии богдыхан Кан-си зачислил ее членов в высшие сословия Поднебесной. Архимандрита пожаловал мандарином 5-й степени, священников и диаконов – мандаринами 7-й степени, а всех остальных, по маньчжурскому своему разумению, записал в сословие военных. О здоровье начальника миссии Кан-си посылал справляться каждый месяц. Нынешний богдыхан Сюань-цзун сократил это хлопотное дело до двух раз в год – что все равно оставалось неслыханной честью.

Миссионеры, кто хотел, мог взять себе жен – ясное дело, из памятного Разбойного приказа. Казнили часто – во вдовах грабителей и воров недостатка не было. Раздавали женщин и так, без свадьбы.

Китаянки в грехе греха не видели. Слабые же духом причетники – соблазнялись.

– А чего я зрел, отче! Содом и Гоморра! Отец Аввакум понял, что взят в осаду.

Родом из Тобольска, Спирька дома частенько хаживал стенка на стенку. Ломал носы и ребра, сворачивал скулы. Страдал и сам, но без сугубого членовредительства. Оказавшись в Пекине, он помешался на кулачном бое. Дружил с гвардейцами, слонялся по дворам, где учили скуловороту. Правдами и неправдами втирался в доверие к наставникам. Врал, что от хвоста до усов изучил стиль не то тигра на обезьяне, не то обезьяны на тигре. Загадочным путем добыл пропуск в Запретный город, куда ходил смотреть на забавы именитых драчунов.

А главное, сделался кладезем всех сплетен.

Его память и во хмелю не теряла цепкости. Разбуди ночью – «Отче наш» не вспомнит. Зато, дыхнув сивухой, без запинки оттарабанит: кто когда кого поколотил и каким способом. «Вернусь домой, – хвастался Спирька, – нашу школу открою, православную. Книгу напишу. Жирнющую! Прославлюсь в веках! Узнают, кто семь Спири-дон Елохин…»

— Ну, что ты там видал?

— Гляди, отче!

Ухватив метлу, стоявшую у дверей, Спирька дернул завязки. Прутья рассыпались по полу. Размахивая держаком, пономарь чуть не лишил жизни бедного слушателя. В кураже он был неукротим.

— А он – так! А тот – стоит столбом! А он – этак! А тот – не шелохнется…

— Кто – так? Кто – этак? Толком говори, суеслов!

Отец Аввакум знал: иными путями, кроме как дослушав до конца, уйти от Спирьки не удастся. Впрочем, пономарь и свое прямое дело знал туго. Убирал храм и алтарь, пел на клиросе, готовил и подавал кадило; даже пьян в стельку служил честно.

Архимандрит жаловал Спирьку: «Кто хмелён, да умён – два угодья в нём!» На деле же отец Петр при медведе-пономаре чувствовал себя в безопасности и был сему рад.