Виталий Каплан - Юг там, где солнце

И тут я вдруг как-то сразу, безо всякого перехода понял, что за слова выдавливаются из чёрной пасти.

- Если не мало, то всё. Если не мало, то всё. Если не мало...

...Прочь, куда угодно, но только не здесь, не рядом с шевелящимся куском того, что раньше было собакой, а теперь стало... Нет, я даже мысленно не мог произнести это слово, хотя и знал его.

Резкая волна подхватила меня, на мгновенье дёрнулся горизонт, солнце расплылось мрачным, в полнеба, рыжим костром, а я вдруг оказался на рельсах, не меньше, чем в сотне шагов от той головы, а навстречу, с юга, уже надвигалась гремящая электричка, приближалась короткая, сизо-чёрная полоска тени.

Солнце - уже не расплескавшееся по небу гудящее пламя, а привычное, маленькое - слепило глаза, но не было и мысли, чтобы отвернуться, а грохот нарастал, ещё секунды две, и станет поздно, но сдвинуться с места я не мог. Точнее, мог, но знал, что останусь, потому что не хочу, не хочу, не хочу туда, и даже смотреть в ту сторону немыслимо, и незачем на что-то решаться, да и поздно, солнце бьёт в глаза - а теперь уже не бьёт, тень электрички надвинулась на меня, накрыла лёгким чёрным одеялом.

И не стало ничего.

Глава 3. Мир не без добрых людей.

Что-то осторожно коснулось моей щеки, пробежало по ней лёгкими, едва ощутимыми лапками. Таракан, - брезгливо подумал я, с трудом отворачиваясь к стене. Раздавить рыжую пакость сейчас было выше моих сил. И без того в голове дубовая тяжесть, и ноет желудок, словно кто-то медленно наматывает мои кишки на тонкую, тщательно отполированную барабанную палочку.

Неудивительно, что и снилась всякая дрянь. Шерсть какаято гнилая... И ещё пожар, кажется. Впрочем, эти мутные обрывки лучше не ворошить - себе дороже. Пора вставать, пока снова не окунулся в мрачные туманы сонного царства.

Я разлепил глаза - и в них тотчас вонзились лимонножёлтые солнечные лучи. Точно молодые бамбуковые стебли, сильные и острые. Похоже, светило поднялось довольно высоко. Сколько же сейчас времени? Уставившись на циферблат наручных часов, я обнаружил лишь то обстоятельство, что стрелки намертво застыли на половине второго ночи. И неудивительно, где уж мне вчера было подкрутить завод. Вот это и называется профессионализм.

Потом я обрёл способность хотя бы отчасти воспринимать окружающее. И обнаружил себя на продавленном скрипучем диване, лёгкое одеяло, которым кто-то меня заботливо укрыл, раскинулось сейчас на некрашенном дощатом полу, точно неправильной формы клякса. Мы с диваном находились на небольшой застеклённой веранде, и кроме нас, тут имелись ещё два крутобоких шкафчика, прислонённая к стене раскладушка, круглый стол на трёх уцелевших ногах (урезанная четвёртая скорбно опиралась на бурый кирпичный обломок). Стол был застелен газетой, и судя по её нездоровой желтизне - газетой весьма древней, быть может, ещё додержавных времён.

А в дальнем углу веранды громоздилась газовая плита, и в данный момент вскипал на ней пузатый чайник, и жарилось нечто шипящее. Вероятно, яичница.

Возле плиты суетился Никитич.

- Что, проснулся? - ласково кивнул он. - Это правильно. Это давно пора. Ну, и как самочувствие после вчерашнего?

Судя по бодрому виду Никитича, сам он находился в полнейшей гармонии со Вселенной. Вечернее возлияние старику было что слону дробинка. Загорелое лицо его выражало спокойную уверенность в том, что веселье наше питие есть.

- С добрым утром, Фёдор Никитич, - откашлявшись, хрипло сообщил я. - Самочувствие более-менее.

- Это и видно, - живо согласился Никитич. - Вы там в Столице, как я погляжу, оторвались от народных корней. Ты же, Лёха, вчера и бутылки внутрь не заглотнул, а развезло тебя точно с банки трёхлитровой. Или молодежь такая слабая теперь пошла? Хотя по нашим Барсовским вроде и не скажешь...

- Так жара же обалденная, - вяло бормотнул я дежурное оправдание. Почему-то не хотелось мне выглядеть в глазах отставного сторожа слабаком.

- А что жара? Вся наша жизнь - жара, - нараспев произнёс Никитич, снимая сковородку с огня. - Ладно, не бери в голову. Подрастёшь, научишься. Давай-ка лучше перекусим.

Я сполз с дивана, мысленно ругнувшись на тему измятых брюк. Совсем ведь новые были брюки. Да, а сумка-то моя где?

Видимо, Никитич уловил эту суетную мысль.

- Да здесь, здесь твоё хозяйство, вон на подоконнике торчит. Всё, как говорится, в целости. Ты вон чего, на двор сходи, там у нас рукомойник, и вообще...

Что касается вообще, Никитич попал в десятку. Это было сейчас весьма кстати, и я немедленно последовал его совету.