Виталий Каплан - Круги в пустоте

- Видишь ли, Митика, - сухо продолжил кассар, - я уже говорил тебе, что мне безразлично твое прошлое. Я прекрасно вижу, что ты какой-то странный, про таких говорят "с белой звезды свалился". Откуда ты свалился, мне неинтересно знать, но кем бы ты ни был раньше, сейчас ты раб. И значит, должен не только делать все, что полагается рабу, но и думать как раб, и сны видеть рабские, и мечтать о том, о чем мечтают рабы. И всему этому тебя придется учить, и быстро. А иначе ты здесь пропадешь. Если окажется, что возиться с тобой бесполезно, мне придется продать тебя. И уж будь уверен, что негодному рабу в Светлом Олларе грозит смерть, и смерть нелегкая. Ты вчера видел сам, как оно бывает. Поэтому радуйся наказаниям - они спасают тебя от худшей участи.

Митька судорожно сглотнул.

- Итак, - все тем же наставительным тоном произнес Харт-ла-Гир, давай посмотрим, чем ты успел сегодня провиниться. Проспал - это раз. Не выполнил из-за этого утреннюю работу - два. Наконец, дерзко потребовал еды, хотя правильный раб знает, что его накормят лишь когда это будет угодно его господину, и никак не раньше. За все это ты сейчас получишь порку. Жди меня здесь.

Кассар встал из-за стола и пружинистой походкой удалился из кухни. А Митька, стоя столбом, хлопал ресницами и чувствовал, как слабеют ноги. Вон оно! Началось! На глаза сами собой навернулись слезы, но пока их удавалось сдерживать. Неужели так ничего и не случится? Может, землетрясение, или пожар, или кассар сейчас ногу сломает, или, еще лучше, - закрыть глаза и мгновенно оказаться дома. Он что есть силы зажмурился, потом мигнул, но все осталось как было, чуда не произошло. Будет ли это очень больно? Или все же можно вытерпеть? Наверное, все-таки можно. Саньку Баруздина вон дома лупят, а он ничего, говорит - все по барабану. Правда, это он только говорит, а как на самом деле? И все-таки лучше уж это, чем бурые муравьи...

Харт-ла-Гир вновь показался на пороге. В мускулистой руке он держал длинный, с мизинец толщиной прут, светло-серого цвета, с черными кольцевыми разводами. Чем-то прут напоминал недавнюю змею.

- Сдается мне, - задумчиво протянул кассар, - что тебя раньше не пороли. Это действительно так?

Митька мрачно кивнул. Ну, были, конечно, шлепки в детском саду, но ведь это же не считается. А вот чтобы так... Отец, пока жил с ними, рук не распускал. Мама раньше, бывало, грозилась ремнем, но дальше обещаний и слез дело не шло. Она то и дело вздыхала, что без твердой мужской руки из него, Митьки, вырастает нечто ужасное, и что он пользуется ее слабым здоровьем и мягкостью. Что бы она теперь сказала? - с совершенно неуместной сейчас иронией подумалось ему вдруг. Вот она, суровая мужская рука, помахивает в воздухе гибким прутом.

- Да, тяжелый случай, - кивнул кассар. - Но делать нечего, тебе придется многое познать. Есть три вида наказаний для рабов - за обычные проступки, разумеется. О вчерашней казни мы пока не говорим. Три вида наказаний - это порка, лишение пищи и тяжелая работа. Поверь мне, мальчик, в большинстве случаев рабы куда более боятся голода и мучительного труда. Порка же - самое частое наказание, и нет на свете человека, ни раба, ни свободного, кто не испытал бы ее. Это ж только ты такое чудо с белой звезды... Ну ничего, я буду пороть тебя часто, но всегда по делу. Ты привыкнешь. А пока - наматывай на ус. Вот это - прут лиу-тай-зви, сей кустарник растет всюду, он неприхотлив, но бесполезен, не дает ни плодов, ни целебных листьев. Одни лишь ветки, улыбнулся он, - хоть для чего-нибудь, а годятся. Используют еще и прутья лиу-гва-нза, но ими можно и покалечить, так что они применяются лишь в особых случаях. А ну-ка, иди сюда.

На ватных, совершенно негнущихся ногах Митька приблизился к хозяину.

- Ложись на лавку, лицом вниз, - велел тот. - Руками держись за край. Я не собираюсь привязывать тебя, не хочется возиться. Но имей в виду сопротивление означает повторение порки с самого начала. Кричать тебе разрешается, пока мы дома. Если я буду наказывать тебя где-нибудь еще, тебе придется терпеть молча.

Митька тяжело опустился на узкую скамью, ощутив животом теплое, гладко отполированное дерево. Послушно сжал ладонями край лавки, зажмурил глаза. На миг вспыхнула в сознании соблазнительная мысль - вскочить, броситься с криком на эту дикарскую сволочь, врезать ногой в пах - и пускай горит все синим пламенем. Пускай потом хоть топор, хоть яма... с ждущими поживы бурыми муравьями... Он закусил губу и решил, что уж криков из него кассару не выжать.