Юрий Тупицын - Перед дальней дорогой. Роман

Лорка перекрыл воздушную струю и направился к столу. Ревский с удовольствием смотрел, как он идёт, мягко, непринуждённо, не идёт, а танцует.

- Почему не ликвидируешь хромоту?

- Альта говорит, что хромота мне ужасно к лицу, а я ей верю. - Лорка уселся за стол и погладил, скользнул пальцами по бокалу. - А это что, вино?

- Угадал. Натуральное, виноградное, выдержанное. С тонким букетом.

Легонько покачивая бокал, Лорка скептически разглядывал его содержимое.

- Ты посмотри на свет, - поддразнил Ревский.

Лорка поднял бокал на уровень глаз. Тёмный тяжёлый напиток играл, светился насыщенным рубиновым огнём.

- Красиво, - тихо сказал Лорка, - красиво и страшно. Как огонь. Пленённый, замученный огонь.

- И правда огонь, адский огонь - жжёт.

Все ещё разглядывая на свет вино, Лорка тихо, совсем без эмоций продекламировал:

- «Сэр Грейвс взглянул назад и увидал в ночи звезды, замученной в аду, кровавые лучи».

- Кто это написал? - после паузы спросил Ревский.

- Так, один империалист.

- Какой империалист?

- Это было давно, Теодорыч, - успокоил его Лорка. - Киплинг, который Ричард, а также Рихард и Редьярд. Поэт, писатель, журналист, глашатай империализма. Не слыхал?

- Не слыхал. Здорово написал этот глашатай.

- Здорово, - согласился Лорка и, не поднимая на него глаз, спросил: - Что ты на меня так смотришь, Теодорыч?

- Так, - и попросил: - Да пей же ты, Федор!

Лорка отпил маленький глоточек, сморщился, одним глотком ополовинил бокал и сморщился ещё больше.

- Ни кисло, ни сладко, ни горько. Во рту вяжет, в горле жжёт, и в общем гадость. Что-то вроде сока с хреном.

- Ты хоть и сноб, а человек беспробудно тёмный, - с сожалением констатировал Ревский. Он отпил из своего бокала и старательно изобразил на лице наслаждение.

- Это называется неповторимым букетом. Вино это получило Гран-При на конкурсе любителей-виноделов!

- Честно? Тогда допью. - Лорка лихо опрокинул бокал и сморщился. - Ты прав, Теодорыч, я человек тёмный. Люблю виноград и не люблю вино. Может быть, с годами исправлюсь?

Он сунул в рот большущую сизую виноградину с грецкий орех величиной. Ревский, с улыбкой глядя на него, подумал: «Ни черта ты не исправишься, таким и помрёшь. И боюсь, скорее это будет рано, чем поздно».

Лорка, с любопытством мальчишки пробовавший то один сорт винограда, то другой, спросил:

- А белый что - недозрелый?

- Дозрелый, - успокоил Ревский. Он сидел, опершись локтями на стол, и внимательно смотрел на Лорку. - Просто сорт такой. У него букет хорош.

- И тут букет? - засмеялся Лорка, переключаясь на белый виноград.

- Ну как, Федор? - вдруг спросил Ревский. - Принимаешь командование кикианской экспедицией?

Лорка мельком взглянул на старого космонавта.

- Так ты для этого пригласил меня в гости? А я - то думал - на виноград!

- Принимаешь? - Ревский словно не слышал его шутливой реплики.

- А почему отказался Ким?

- Барма отказался. А Ким не пожелал браться за дело без своего напарника.

Лорка бросил в рот крупную виноградину, раздавил её языком и не совсем внятно проговорил:

- Вот и мне надо посоветоваться со своим напарником, с Тимом. Если он согласится, тогда можно серьёзно обсудить предложение совета.

Ревский помрачнел и угрюмо буркнул:

- Тим не согласится.

Лорка удивлённо взглянул на него.

- Ты так уверен? Почему?

- Твой друг и напарник Тим погиб, - бесцветным голосом сказал Ревский, не поднимая глаз от стола.

Лорка уронил виноградину.

- Что? Что ты сказал?

- Погиб Тимур Корсаков, твой друг и напарник до космосу, - теперь уже жёстко повторил Ревский.

Лорка расстался с Тимом всего два дня назад, он проводил своего друга до трапа баллистической ракеты, которая шла вокруг света с посадкой на Гавайях и Бермудских островах. И вдруг такая весть!

- Теодорыч, - с остатками надежды тихо попросил Лорка, - не надо так шутить, Бога ради.

- Какие, к черту, шутки! - окрысился Ревский, не совладав с собой.

Лорка хотел что-то сказать, но спазма вдруг перехватила горло и скривила губы. Разумом он уже понял и поверил, что Тима - одного из самых близких ему людей во всем мире - больше нет, но сердце бунтовало и верить отказывалось. Это противоборство чувств и мыслей корёжило, ломало психику безжалостнее и горше физической боли.

- Как? - спросил наконец Лорка. - Как он погиб?

- Утонул, - с досадой бросил Ревский, - на Гавайях.

Лорка изумлённо поднял голову.

- Тим? Он же плавал как рыба!

- Такие, как ты и Тим, так вот и гибнут, по-глупому, - угрюмо буркнул Ревский.