Юрий Касянич - Лабиринт

*

Преломляя сильные лучи света, в стенах невообразимыми красками сверкали кристаллы - освещенная, пещера выглядела сказочной, пугающе красивой; тень Берта, образованная отраженным светом, касаясь стен, то убегала вперед, то пряталась позади; вот уже и озеро; Берт выбрался из норы и отогнал тьму фонарем, рассыпая крупу света по невозмутимой поверхности воды, которая, как кожа при ознобе, покрылась мельчайшими пупырышками от непривычного ощущения освещенности; На мгновение Берт задержался и наклонился к воде, световой конус вновь образовал зеркало - да, еще молод, в лице еще не поселились тени равнодушия и разочарования; и на какую-то долю секунды в нем опять промелькнула мысль - предательская искра - остаться, вчувствоваться во вновь обретенную молодость, отдаться во власть размышлений, которые будет неустанно охранять бдительная тишина: биомассы предостаточно, еще возможны целые годы жизни, и какая разница отшельничать ли в сельской хибаре за городом, гоняя скорпионов, изнывая от жары и имея малопродуктивный шанс временами окунаться в быстрораздражающий ритм пыльного города или - блаженствовать в лабиринте среди неповторимой немой красоты камней над черным озером, беспредельное спокойствие которого давало возможность ощутить его глубину, попытаться осознать непостигнутые глубины в себе самом, и наконец - просто успеть подумать о том, на что в той жизни, куда он так целеустремленно возвращался, никогда не хватало лет и минут; ведь в душе каждого человека непременно живет мечта - хотя бы ненадолго укрыться от привычных дел, сбежать из системы координат, к которой привинчен острыми шурупами образа жизни, определенного самим и обстоятельствами, уединиться так, чтобы: вышел из дверей - и навстречу вода, и никаких посредников, только ты и природа; пускай здесь нет солнца, неба, щебета птиц, шелеста листьев, зато есть удивительный потусторонний шанс - остановить мгновение! как сладок соблазн! ого, секунда слабости подзатянулась! он даже улыбнулся, чего не случалось с ним давно; тело после стольких дней непрерывного движения заныло, предвидя возможность расслабления; в самом деле - зачем он так изнурительно гнал себя по коварному лабиринту, пришпоривая свое тренированное тело, словно жеребца во время стипль-чеза, не зная ни минуты покоя от пронизывающей сердце тревоги за большой город, оставшийся под куполом отупляющей жары; ведь он нимало не имел представления о том, что нынче происходит там, где остались тысячи людей, с каждым днем все более жадно желавших удовлетворения своих, разрастающихся, как метастазы, потребностей; зачем? зачем спасать тех, крепости разума которых выдержат и атаку, и осаду, не добьешься никакими уловками, не докричишься, хоть сгори на площади в присутствии тысяч; они и не отяготятся попыткой понять смысл твоего самосожжения, а лишь, усмехнувшись, махнут рукой и скажут, что это перекос сознания и каждый сходит с ума по-своему; и ты умрешь, признав собственное бессилие перед угоревшим социумом, и твой пепел ветры вплетут в косы неба; и в это мгновение, словно ответ, в раковины его ушей стал спирально вкатываться нарастающий рокот (или это нервы, напряженные до предела, загудели, как высоковольтные провода? или это кровь, в бешеном ритме перекачиваясь через шлюзы сердца, сигнализировала о своем давлении?); рокот усиливался, приближался, словно шум прибоя, посылаемый океаном, который от нетерпения вышел из берегов; минута слабости миновала - он понял, что даже наедине с собой он не имеет права уподобиться тем, ради кого ушел в лабиринт, ибо на чашу судьбы брошено главное - жизнь, и как бы ему ни хотелось вызвать жалость к себе (а в отсутствие зрительного зала этот миг недолог), нужно использовать шанс, данный ему озером Времени, которое отворило свою тайну; он понял наконец, не уголком сознания, не усилием воли, а всем своим потрясенным существом, что ушел для того, чтобы вернуться; теперь, когда независимо от его желания или нежелания осыпалась шелуха поверхностных мотивировок и причин, он яснее, чем когда-либо, увидел смысл своего поступка; он должен, потому что действие начинается с крошечного движения, горный обвал стартует и одним покатившимся вниз камешком, и коль скоро судьбе было угодно разложить роковой пасьянс таким образом, что его карта оказалась важной, он должен сделать то, что в данный момент императивно требовало бытие, пока оно не завершилось; постижение долга и делает человека свободным от мелких предубеждений, сомнений и соблазнов, и придает силы, и разжигает сигнальные костры надежды; именно постижение долга возвращает в человека человека.