Юрий Касянич - Сауна

За окном нудно мелькали равномерно расположенные вдоль железнодорожного полотна телеграфные столбы и опоры линии электропередачи. Марина, скомкав носовой платок, промокнула выступившие капельки пота.

Стремительно переодевшись, она приняла таблетку седуксена и уснула под аритмичный стук колес фирменного поезда.

Теплый, сдобренный утренними выхлопными газами воздух Рижского вокзала встретил Марину у вагона.

Она вдохнула и успокоилась окончательно.

Выйдя из такси, Марина медленно поднялась по широкой лестнице старинного шестиэтажного особняка, где она обитала. На площадке четвертого этажа, выложенной темно-вишневыми и зеленоватыми мраморными плитками, перед дверью своей квартиры она остановилась перевести дыхание. "Ну вот я и дома, - радостно подумала она. - Все позади".

С удовольствием бросить чемодан в прихожей; немедленно - ванна, потом - кофе, и - рассла-а-абленно, блаженствуя, опуститься в объятия кресла, держа чашку в руках.

Зазвонил телефон.

Некоторое время Марина сидела неподвижно. Телефон настаивал. Марина упрямилась. "Меня нет, я в Риге". Телефон звонил. Не выдержав, Марина встала, подошла к аппарату и сорвала трубку. Звонок победно захлебнулся.

- Слушаю.

- Марина, как здорово, что я застал тебя! - в трубке раздался озабоченный и одновременно обрадованный голос режиссера театра. - Бросаюсь в ноги! "Мария Стюарт" горит синим пламенем. Сергеева в отпуске, а Сыромятникова с лестницы упала. Теперь ковыляет с костяной ногой. Тебя же вводили в спектакль? Ты прилично помнишь роль?

- Вполне, - автоматически ответила Марина, еще не выйдя из расслабленного состояния.

- Вот и отлично! Приезжай в два на репетицию. Ты меня спасаешь!

- Пора основывать спасательную фирму "Полубоярова и К°", - положив трубку, буркнула Марина. - Ищите спасения только у нас. Срочные формы спасения по двойному тарифу! Там спасала, тут - спасай! Чудеса. Меня бы кто спас...

Она быстрыми глотками допила кофе, немного пометалась по квартире, вызывая в памяти пьесу, пробормотала под нос один монолог Марии Стюарт, потом вышла на площадку и позвонила соседке.

- Мариша, вы вернулись, - в дверях брезжила махонькая, полупрозрачная старушка с печальными глазами.

- Да, я за почтой, Алина Петровна. У нас в съемках - перерыв. Не успела приехать, уже режиссер вызывает в театр на подмену, - с затаенной радостью сказала Марина.

- Тяжелая у вас все-таки работа. От звонка до звонка спокойнее. А почту вашу принесу. Сию секундочку. У меня все аккуратно сложено. Да вы проходите, - было видно, что соседка рада приходу Марины и старается продлить свое неодиночество, зазывая в гости.

- Это вам небольшой сувенир из Прибалтики, - Марина протянула янтарную брошку.

Старушка обрадованно взяла брошь, подержала на ладони.

- Спасибо, вы всегда так внимательны.

В ее голосе прозвучала обида, давно затаенная на зятя и дочь, которые не баловали ее вниманием, и - как пожаловалась она однажды Марине в минуту горечи - ждали ее смерти.

- Это вам спасибо. Я вас так часто обременяю.

- Мне это совершенно нетрудно. Очень радостно почувствовать себя нужной хоть кому-то. К тому же благодаря вам я читаю "Театральную жизнь". Вот вся ваша пресса и ключик от почтового ящика. Вам какая-то посылка, вчера уже второе извещение пришло.

- Благодарю, Алина Петровна. Сейчас же отправлюсь на почту, уклоняясь от чаепития, сказала Марина. - Интересно, откуда это меня побаловали вниманием?

Почта помещалась в соседнем доме.

В отделе доставки ей вручили небольшой пакет в сургучных медальках, туго перевязанный бечевкой. Марина с удивлением прочла обратный адрес "Петрозаводск, проездом".

Дома было тихо - шум улицы угас, в этот час поток трамваев, как напор горячей воды по вечерам, ослабевал. Вскрыв пакет, Марина ахнула и присела - в бандерольке были все ее последние пропажи: кофточка, очки, сахарница, помада, жемчужинка в серой кожаной коробочке.

Петрозаводск? Петрозаводск... Петрозаводск! - ее вдруг как током ударило. Это пришельцы. Синий и компания. Вернули.

Неужели все кончилось?

С отвращением Марина накрыла вещи скатертью и отодвинула на край стола, боясь прикасаться к ним руками, будто их уже потрогал прокаженный.

Ровно в два часа Марина явилась на репетицию.

Безнадежность и тоска читалась в глазах режиссера. Он механически взял ее за локоть. "Вы видели, как играет Сыромятникова?" - Марина прочла полное неверие в свои силы в его темных собачьих глазах. "Вы" и рефрен на тему Сыромятниковой подняли в душе ее волну раздражения, но Марина справилась с собой. Он обреченно стал излагать общую режиссерскую концепцию. Марина перебила его и попросила начать репетицию. Он удивился, но согласился безропотно - в конце концов, выбирать было не из кого, не стоило тратить нервы на мелкие препирательства. Она прочла с листа два монолога. Удивленный режиссер захлопал в ладоши, стряхивая на мятые брюки сигаретный пепел: "Отлично! Вы ловите нерв спектакля! Постарайтесь удержать себя в той же кондиции до вечера. Не расплескайтесь!" Он, гипнотизируя, водил руками перед ее носом, а потом, подвывая, стал что-то вещать о сверхзадаче. Марина отстранила его и, сказав, что пойдет готовиться к спектаклю, удалилась из зала. Режиссер обалдело смотрел ей вслед, напоминая двоечника, который неожиданно по контрольной получил пятерку, но, радуясь, начинает подозревать, что учительница просто перепутала листочки, и заслуженная оценка никуда от него не уйдет.