Виталий Каплан - Трудно быть чертом

— Надеюсь, что-то все же изменится, — парировал Федор. — В общем-то, ребята в ФИЦ над тем и работают, чтобы появились новые горизонты какие-то. Смыслы, о которых ты говоришь, — они, ж не из пустоты берутся. Открываем что-то — и вокруг открытия нарастают новые смыслы. Так было с ньютоновским тяготением, так было с квантовой физикой и относительностью, так было с атомной энергией, с открытием генома. В общем-то, это наше, научников, дело — наполнять мир смыслом. Мы-то сами эти смыслы, может, и не видим — мы просто роем свою яму и роем. Из чистого любопытства. А яма меж тем заполняется водой…

— Знаешь, — Игорь задумался, стоит ли это говорить, и решил, что все-таки можно рискнуть, — когда-то я читал фантастический роман… Автора не вспомню, да и неважно. Так вот, там озвучивалась интересная концепция мироздания. Есть, понимаешь, некая реальность, некая суть вещей… но она напрямую неуловима человеческим разумом. Однако разум все-таки входит с ней в контакт и облекает в некие формы, уже доступные восприятию. Так вот, идея была в том, что формы эти меняются в зависимости от совокупных представлений человечества. Проще говоря, каков мир на самом деле — мы никогда не узнаем, но для нас он таков, каким его представляем. Когда люди верили, что земля плоская и стоит на трех китах, — так оно и было. Потом кому-то пришло в голову, что она — шар, висящий в пустоте. Пока так думал один человек, это оставалось лишь его глупой фантазией. Но чем больше людей заражалось таким убеждением — тем сильнее реальность прогибалась под эти представления. В какой-то момент, когда совокупное убеждение превысило некий предел, свершилось — нате вам шар в пустоте, вокруг него вращаются небесные сферы, планеты ходят по эпициклам. И долго так и было. Потом Коперник решил, что если Солнце в центр поместить, то вычислять положение планет проще. Написал свои «Диалоги об обращении небесных сфер», заразил своей идеей европейских гуманитариев — и пошло-поехало… Потом Эйнштейн…

— Угу-угу, — улыбнулся Федя. — Несообразно, но красиво, для фантастики потянет. А вообще помнишь стишок?

— Помню, — кивнул Игорь. — Маршак, кажется? Но я не случайно про эту книжку вспомнил. Вот смотри, как интересно получается. Если принять на веру эту несообразную гипотезу, то получается, что мир меняется только пока есть люди, которые… Как там у классиков? Которые хотят странного. Иначе говоря, создают новые смыслы. Причем важно, чтобы они не оставались в одиночестве, чтобы у них находились последователи, единомышленники. Теперь вспомним про интеллектуальную энтропию. И закономерно приходим к тому, что с какого-то момента мир перестанет меняться. Но что, если изменения необходимы? Что, если вот эта истинная реальность, постичь которую мы не в силах, — тоже как-то меняется? Не получится ли так, что когда мы замрем на некой точке, наше восприятие настолько оторвется от истины, что просто разрушится? Заржавеет, осыплется, и ничего не придет ему на смену. Тогда мы останемся лицом к лицу с реальностью, которую не сможем вместить. С человеческой точки зрения это и будет концом света… небесная твердь поколеблется, звезды посыплются, вода отравится, земля сгорит…

Федор восхищенно посмотрел на него.

— Признавайся, Игорь, книгу пишешь? Под эту бредятину тебе еще сюжет бы динамичный забабахать — и будет бестселлер…

— А если серьезно? — спросила доселе молчавшая Настя.

— Если серьезно, — улыбнулся Федор, — то это бредятина в квадрате. Если насчет интеллектуальной энтропии хотя бы спорить можно, то космос, прогибающийся под мысли Васи Пупкина… да хотя бы Алика Эйнштейна… полная чушь.

Игорь натужно улыбнулся. Он и так уже сказал больше, чем хотел, но Федя так и не уловил связи. Сейчас он слишком счастлив, чтобы поверить, и уж тем более, чтобы, поверив, согласиться, наступить на горло собственной песне. Что же с ним все-таки делать?

— Ребята, все это ужасно интересно, — вмешалась Настя, — но время — десятый час. Завтра понедельник, я работаю, Темка учится. Пора бы нам и по домам. Драконоборец наш, кстати, уже засыпает…

— Сны драконоборца — это святое! — согласился Игорь. — Я вас сейчас до дома подброшу.

— А я пойду провожу, — добавил Федя. — А то в подъезде у нас по вечерам всякая шелупонь ошивается. Когда-то ведь был приличный дом. А… — махнул он рукой.