Клиффорд Саймак - Целительный яд

— Вы хотите сказать, — спросил Джексон, — что я умру?

— Нет, не это. Я хочу сказать, что никак не могу повлиять на ваше самочувствие. Возможно, ухудшения не будет. Уверен, что настанет время, когда появится какое-нибудь средство или лекарство.

И все, что для этого понадобится, с горечью добавил он про себя, это таблетка или капсула с необходимой дозой ДДТ вкупе со вспомогательными веществами.

Джексон подобрал с пола свою потрепанную шляпу и медленно поднялся.

— Док, у нас на холмогорье все говорят, что вы толковый доктор. «Он не станет кормить тебя баснями, — так мне сказали. — К такому доктору идти не страшно». Вы считаете, что я, возможно, не буду чувствовать себя хуже?

— Возможно, — подтвердил Бентон.

— И может быть, когда-нибудь изобретут лекарство, которое сможет мне помочь?

— Я надеюсь на это.

Провожая Джексона взглядом, Бентон раскаивался в своих словах. К чему эта жестокая откровенность? К чему давать людям надежду? «Сейчас это заболевание исследуют», — сказал он, но это была неправда. Или правда? Есть один человек, который его исследует, и этому самому человеку, решительно сказал он себе, лучше взяться за дело.

В тот же вечер он составил подробное письмо, в мельчайших подробностях изложив в нем свои подозрения и выводы. Затем, когда ему удалось выкроить время, уже после того, как прием был окончен, он в нескольких экземплярах отпечатал текст на машинке. Разослав письма, он стал ждать.

Первый ответ — две недели спустя — пришел из «Журнала Американской медицинской ассоциации». Его письмо, сообщалось там, не может быть опубликовано, поскольку указанные в нем сведения не подтверждены данными исследований. Отказ был мягким, но окончательным. Ему даже не предложили провести дальнейшие исследования, что, впрочем, было вполне справедливо, поскольку первичные исследования проведены не были.

От официальной любезности второго ответа, из Национального института здоровья, веяло арктическим холодом.

Третий, из Ассоциации биохимических исследований, оказался откровенно грубым.

В субботу днем, когда последний пациент ушел, Бентон сел за стол и разложил перед собой все три письма. Нечего было и надеяться, что хотя бы один из адресатов всерьез отнесется к его письму. В конце концов, кто он такой? Безвестный семейный врач из захолустного городка, выдвигающий теорию, не подкрепленную никакими исследованиями, основанную на одних лишь наблюдениях и умозаключениях. Такой реакции на его письма и следовало ожидать. И все же у него не возникло и тени сомнения в правильности своего поступка. Пусть это и был жест, но его следовало сделать.

И как теперь быть? Прорабатывать медицинскую ассоциацию, начиная с округа и заканчивая штатом? Он знал, что все без толку. Смит наверняка поддержал бы его; другие же просто поднимут его на смех. Но даже если и нет, пройдут годы, прежде чем будут предприняты какие-то действия.

Возможно, стоит обратиться к какую-нибудь химическую компанию. Производство капсул с ДДТ будет приносить миллионную прибыль, как только то, что сейчас известно ему одному, станет достоянием гласности. Но химическая компания, предвидя мороку с получением разрешения от Управления по контролю за продуктами и лекарственными средствами, может отказаться. Прежде чем какая-либо химическая компания сможет хотя бы приступить к разработкам, нужна уйма кропотливых лабораторных исследований, чтобы получить подкрепляющие доказательства, которые можно будет представить Управлению по контролю. Он понимал, что в такую «завиральную» идею ни одна химическая фирма не станет вкладывать средства.

Он потерпел поражение, причем еще до того, как начал борьбу. Если бы Эббот не погиб, у них могли бы быть равные шансы. Эббот написал бы о синдроме и нашел бы издателя, потому что из-под его пера вышла бы именно такая книга, о которых издатели мечтают: сенсационная, спорная, привлекающая внимание. Публикация книги произвела бы достаточный фурор, чтобы кто-нибудь заинтересовался выдвинутой в ней теорией — хотя бы и только ради того, чтобы доказать неправоту Эббота.

Но думать об этом бессмысленно. Эббот не напишет эту книгу. Никто ее не напишет. До конца своих дней Бентон будет жить с грузом знания о том, что сумел докопаться до истины, но мир отказался ее принять.

Мир! К черту мир! Мир — не его забота. Его забота — горожане: Лем и Тед, Берт и Херб, и все остальные. Пусть ему и не под силу помочь миру, но, быть может, он сумеет помочь своим пациентам!