Александр Казанцев: Тревоги ледяного грота (Купол Надежды - 3)

Он сознался, что действительно встревожен беспринципной возней вокруг дальнейшей судьбы Города Надежды. Придется ехать в Нью-Йорк, участвовать в прениях, защищаться.

Один раз я чуть не умерла, узнав, что с ним случилось в Централь-парке, а теперь... Нет!.. Я его не отпущу!

Видимо, самым лучшим аргументом у женщин всех времен были слезы. Честное слово! Тем более что Николай Алексеевич их у меня никогда не видел. И он уступил, согласился с моими доводами, решил пригласить в Город-лабораторию комиссию ООН. Пусть посмотрят, прежде чем обсуждать и решать.

И вот удивительный лайнер "Иван Ефремов" встал на рейде в нашей бухте. Втроем с Николаем Алексеевичем и Вальтером Щульцем мы шли по каменной дороге из города в "порт", как звучно назывались прибрежные Скалы пингвинов.

Сзади из Грота тянул теплый воздух, а навстречу свежей струей дул морозный ветерок, неся морские запахи и тающие на щеках снежинки.

Мы обошли скалу, и я замерла от восторга. Над зеленоватой водой висел в воздухе многоярусный белоснежный гигант. Остатки розоватых льдин, заплывших ночью в бухту, слегка покачиваясь на волне, проплывали под приподнятым высоко над водой днищем корабля.

Пингвины теснились на скале, как толпы встречающих, все парадно наряженные в черные фраки и белые манишки. На нас они не обратили никакого внимания.

От спущенного к воде трапа, похожего на парадную лестницу какого-то индийского храма, отчалил катер на подводных крыльях и помчался к берегу, лавируя между льдинами.

Первым на камни из катера выпрыгнул американский журналист, чем-то напоминавший ковбоя из голливудских фильмов, в облегающей ладную фигуру кожаной куртке, в таких же штанах. Не хватало только кобуры с кольтом у пояса.

- Хэлло, мистер Анисимов! В жизни не видел ничего красивее! Гостеприимно ли тащить нас в ледяную пещеру, лишив такой бухты, айсбергов, пингвинов и этих нежных красок, не ведомых ни одному художнику!

- Мы решаемся на это только ради того, чтобы показать вам нами сделанное, - улыбнулся Николай Алексеевич, здороваясь уже с англичанином и американским сенатором, с которыми был знаком ещё в Риме.

Последней с катера, подобно богине красоты, сошла Шали Чагаранджи, закутанная в меха, из-под которых снизу виднелось яркое сари. Она озаряла всех "лучезарной улыбкой", как потом говорил о ней Вальтер Шульц, сразу попавший к ней в плен.

Расточая любезности, он повел ее к Гроту в сопровождении строгого седого профессора Станислава Татура из Польши и низенького приветливого вьетнамского министра неопределенного возраста, Нгуен Ван Нама.

Анисимов оживленно обсуждал со своими коллегами научные проблемы, а мы с Генри Смитом чуть поотстали. Я вспоминаю каждое его слово, чтобы сопоставить со всем последующим.

- Всю жизнь мечтал о романтике! - вздыхая, говорил он. - Не могу вам передать, с каким волнением войду в ваше подземное царство, принося на его алтарь очень многое.

- Вот как?

- Ну конечно! Вам этого не понять! Но я выкурил последнюю сигарету на лайнере! Ведь на входе в вашу "ледяную преисподнюю" я не прочитаю надписи "Оставь надежду навсегда"?

- Напротив. Мы назвали свой город Городом Надежды. Но надпись "Но смокинг" прочтете.

- Зачем такие строгости? И сухой закон вдобавок? Право, не стоит делать столь суровым наше сияющее грядущее.

- О нет, это еще "не будущее", это лишь попытка представить себе его модель, вероятно несовершенная.

- Совершенен только господь бог в небесах. Но даже там допускается воскурение, когда ангелы воздают ему хвалу.

Американец возвел глаза к небу.

- В нашем подледном городе недопустимо никакое загрязнение воздуха и никакая трата кислорода на горение. Поэтому мы и идем пешком, а не едем на автомобиле. Электромобили перевозят грузы и доставят ваш багаж ночью. Днем все дороги только для пешеходов.

- Я автомобилист, но я восхищаюсь вашими порядками. Дышать на улицах Нью-Йорка трудновато, это верно! Мне приятно написать об энтузиастах, предвосхищающих будущее. Ах, если бы я мог победить в себе вчерашний день!..

- Что вы имеете в виду?

- Привычку к мясу! Боюсь подумать о ваших кушаньях и запасся консервами.

- Ну это вы зря! Я постараюсь переубедить вас на "пире надежды", который устрою в честь наших гостей.

- Пир, это когда много кушают и пьют? Но я ведь выпил на лайнере свою последнюю рюмку.

- Вы оцените и наши напитки.

- О'кэй, мэм! С вами хоть в ад!.. Где, правда, черти, вороша угли под сковородками, не курят. О'кэй?