Хуберт Хорстман - Загадка серебряной луны

В надежде пролететь через гряду облаков, Бронстайн снижал корабль все ниже и ниже. Он отдавал себе отчет в том, что успех поисковой акции значительно зависел от видимости на поверхности. Обнаружить крошечную ракету лишь при помощи радара, было бы едва ли не дерзкой и при этом отнимающей много времени попыткой. Систематически прощупать необходимый район в семьдесят тысяч квадратных километров заняло бы много часов. Время от времени он бросал взгляд на приемник. Но матовое стеклышко оптического индикатора не подавало признаков жизни.

Беспокойство Бронстайна возросло, когда обозначилась штормовая зона. Вторая радарная установка, которая была установлена в носовой части корабля, чтобы обыскивать воздушное пространство на предмет препятствий, обнаружила приближающиеся циклоны. Немного позже по боковой части космического корабля ударились первые энергичные шквалы.

Смерчи, когда они слишком приближались к поверхности спутника, могли кружить в воздухе огромное количество аммиачного снега. В условиях низкой лунной гравитации сухие кристаллы парили в воздухе несколько дней и затрудняли видимость, прежде чем они оседали на поверхность. Если штормовая зона простиралась вплоть до близкого расстояния до посадочной команды, то ситуация становилась серьезной.

Вестинг должно быть давно пришел к этой мысли. Но черты его лица не выдавали ни следа нервозности. Его взгляд хладнокровно курсировал туда-сюда от измерительных приборов к экрану радара; он сообщал показания однотонным голосом: «Расстояние до периферии района посадки: две тысячи километров… Высота полета: тысяча пятьсот метров… Скорость полета…»

Завидное спокойствие! Бронстайн украдкой наблюдал за товарищем. Он вспомнил об обмене опытом, который они проводили в первые недели после старта. Вестинг утверждал, что астронавт, который хочет успешно выполнять свою работу, должен постоянно жить по принципу временных перегородок.

— Если я посвящу себя новой задаче, — объяснил он, — я мысленно нажимаю на кнопку — и запираю прошлое на железную дверь. Я нажимаю на другую кнопку — и закрываю также занавес, за которым находится будущее. Таким образом я живу в интервале времени, который посредством плотных перегородок отделен от балласта прошлого и будущего — и я могу полностью сконцентрироваться…

Очевидно Вестинг и сейчас придерживался этого принципа. С непоколебимым спокойствием он считывал показания приборов, записывал и вычислял; его доклады поступали только по делу и в регулярные промежутки времени. «Тысяча восемьсот километров… высота полета…»

Кто его не знает, подумал Бронстайн, мог бы подумать, что судьба товарищей его не волнует.

Штормовой фронт, казалось, расширялся бесконечно. Он не был однородным: зоны обильных вихреобразований и черные как графит комья облаков сменялись более светлыми анклавами — фотоэлементы на обшивке «Пацифики» регистрировали потоки света и темноты; стрелка отклонялась то в ту, то в другую сторону.

Вестинг был прав, когда он концентрировался на мгновении. Это был лучший путь позаботиться о будущем. Но было необходимо извлекать уроки из прошлого и настоящего. Бронстайн неоднократно думал о том, чтобы назначить заместителя руководителя экспедиции, но постоянно откладывал решение. Каждый из товарищей в принципе был в состоянии управлять космическим кораблем — причем у Далберга и Вестинга как у космонавтов было несомненное преимущество. Но кто был лучше пригоден для руководства коллективом и организации исследовательской работы, он хотел решить только после нескольких недель практической деятельности. Теперь ему казалось, что выбор не терпел отлагательств. Так же, как сегодня Далберг и Веккер, завтра мог и он сам попасть в опасную ситуацию, и было необходимо своевременно позаботиться о назначении заместителя. Его взгляд был снова прикован к Вестингу.

Астрохимик оперся локтем о колено и немного выдвинул голову вперед. Его губы двигались так, словно он что-то рассчитывал. Теперь он вытянул правую руку.

— Внимание…!

В один миг стало светло. Темно-голубое небо изгибалось по смотровому стеклу кабины пилота. Последние кусочки гряды облаков развевались, пролетая мимо иллюминаторов. На центральном панорамном экране начал прорисовываться лунный ландшафт. Изображение, которое передавали телекамеры, все еще было замутнено стелющимся по земле туманом, но быстро становилось более резким.