Константин Кедров - Винтовая лестница

Сам образ сундука в основе космологии. В старинной космографии Козьмы Индикоплова земля изображена как гора внутри хрустального сундука небес. Выйти из этого хрустального сундука - значит обрести пространство иной вселенной. С героем Хармса это происходит по законам геометрии многих измерений.

"Человек с тонкой шеей забрался в сундук и начал задыхаться. Вот, говорил, задыхаясь, человек с тонкой шеей. - Я задыхаюсь в сундуке, потому что у меня тонкая шея.

Крышка сундука закрыта и не пускает ко мне воздуха. Я буду задыхаться, но крышку сундука все равно не открою. Постепенно я буду умирать. Я увижу борьбу жизни и смерти. Бой произойдет неестественный, при равных шансах, потому что естественно побеждает смерть, а жизнь, обреченная на смерть, только тщетно борется с врагом до последней минуты не теряя напрасно надежды. В этой же борьбе, которая произойдет сейчас, жизнь будет знать способ своей победы: для этого жизни надо заставить мои руки открыть крышку сундука.

Посмотрим: кто кого? Только вот ужасно пахнет нафталином.

Если победит жизнь, я буду вещи в сундуке пересыпать махоркой...

Вот началось: я больше не могу дышать. Я погиб, это ясно! Мне уже нет спасения! И ничего возвышенного нет в моей голове. Я задыхаюсь!

Ой! Что же это такое? Сейчас что-то произошло, я не могу понять, что именно. Я что-то видел или что-то слышал...

Ой! Опять что-то произошло! Боже мой! Мне нечем дышать. Я, кажется, умираю... А это ещё что такое? Почему пою?

Кажется, у меня болит шея...

Но где же сундук?

Почему я вижу все, что находится у меня в комнате?

Да никак я лежу на полу!

А где же сундук?

Человек с тонкой шеей сказал:

- Значит, жизнь победит смерть неизвестным для меня способом".

Такое выворачивание вполне возможно при соприкосновении нашего пространства трех измерений с пространством четырехмерным. Объясню это по аналогии перехода от двухмерности к трехмерности. Начертим плоский двухмерный сундук и поместим в него, вырезав из бумаги, плоского двухмерного героя. Разумеется, на плоскости ему не выйти из замкнутого контура; но нам с вами ничего не стоит вынести плоскатика из плоского сундука, а затем положить его рядом с тем сундуком на той же плоскости. Двухмерный человек так и не поймет, что случилось. Ведь он не видит третье, объемное измерение, как мы не видим четвертого измерения.

Вот что произошло с героем Даниила Хармса. Всякое описание антропной инверсии в поэзии от Низами до Данте, от Аввакума до В. Хлебникова, от В. Хлебникова до Д. Хармса с поэтической точки зрения есть движение к метаметафоре.

И все же метаметафора - детище XX века. Рождение метаметафоры - это выход из трехмерной бочки Гвидона в океан тысячи измерений. Естественно, что каждый поэт устремился в свои пространства. Сам Хлебников не выбирал маршрута - он был во всем. "Плывем... Куда ж нам плыть?.." - воскликнул Пушкин и поставил многоточие, в котором свободно разместилась поэзия вплоть до нашего века. Хлебников вместо многоточия говорил "и т. д.". Метаметафора где-то в этом магическом пространстве, именуемом "и т. д.". Для себя я могу найти некую условную точку отсчета рождения метаметафоры - год 1963.

Вслед за Лобачевским и Хлебниковым хотелось шагнуть в то пространство внутренней сферы, где через точку вне прямой можно провести две или бесконечное количество параллельных. Я вновь и вновь перечитывал чугунную эпитафию на могиле Лобачевского в Казани, тщетно искал там упоминание о его геометрии. Зато пятитомник Хлебиикова в университетской библиотеке брал беспрепятственно для дипломной работы "Лобачевский, Хлебников и Эйнштейн".

Надо было сделать какой-то шаг, от чего-то освободиться, может быть, преодолеть психологический барьер, чтобы найти слова, хотя бы для себя, четко очерчивающие новую реальность.

Однажды я сделал этот мысленный шаг и ощутил себя в том пространстве:

Человек оглянулся и увидел себя в себе.

Это было давно, в очень прошлом было давно.

Человек был другой, и другой был тоже другой,

Так они оглянулись, спрашивая друг друга.

Кто-то спрашивал, но ему отвечал другой,

И слушал уже другой,

И никто не мог понять,

Кто прошлый, кто настоящий.

Человек оглянулся и увидел себя в себе...

Я вышел к себе

Через - навстречу - от

И ушел под, воздвигая над.

(В дальнейшем все мои стихи обозначены инициалами К. К. .)

Эти слова никто не мог в то время услышать. Передо мной распахнулась горизонтальная бездна непонимания, и только в 1975 году я встретил единомышленников среди молодых поэтов нового, тогда ещё никому не известного поколения. Алексей Парщиков, Александр Еременко, Иван Жданов не примыкали ни к каким литературным группировкам и стойбищам. Я сразу узнал в них граждан поэтического "государства времени", где Велимир Хлебников был председателем Земного шара, хотя стихи их были ближе к раннему Заболоцкому, Пастернаку и Мандельштаму периода гениальных восьмистиший.