Роджер Желязны: Человек, который любил фейоли

Это история Джона Одена и фейоли, и никто не знает ее лучше меня. Так слушайте...

В тот вечер он прогуливался (никаких причин не прогуливаться не было) по самым своим любимым местам в мире и вблизи Каньона Мертвых увидел сидящую на камне фейоли — ее крылышки из света мерцали, мерцали, мерцали, а потом исчезли, и уже казалось, что на камне сидит просто девушка, вся в белом, и плачет, а длинные черные локоны свиваются у ее талии.

Он направился к ней в жутких отблесках умирающего, уже наполовину мертвого солнца, среди которых человеческие глаза не могут верно оценивать перспективу и определять расстояния (хотя его глаза могли), и он положил правую ладонь на ее плечо и произнес слова приветствия и утешения.

Однако могло показаться, что его вовсе не существует. Она продолжала плакать, и полоски серебра тянулись по щекам цвета снега или кости. Миндалевидные глаза смотрели прямо вперед, будто сквозь него, а длинные ногти глубоко впивались в плоть ее ладоней, хотя под ними нигде не выступило ни капельки крови.

Тут он понял, что все это чистая правда — все то, что рассказывали о фейоли: они видят только живых, а мертвых — нет, и принимают облик самых обворожительных женщин во всей Вселенной. Сам будучи мертвым, Джон Оден прикинул, какими будут последствия, если вновь на время стать живым человеком.

Как известно, порой фейоли являются человеку за месяц до его смерти — тем редким людям, которые еще умирают, — и живут с ними до конца этого последнего месяца его существования, одаривая всеми наслаждениями, какие только доступно испытывать человеку; и потому в день, когда приходит срок поцелуя смерти, высасывающего остатки жизни из тела, человек смиряется с ним... нет, сам ищет его с охотой и достоинством, ибо власть фейоли такова, что познание ее кладет конец всем желаниям.

Джон Оден взвесил свою жизнь и свою смерть, условия мира, на котором находился, природу своей миссии, своего проклятия, фейоли, — а прекраснее создания он не видел за все четыреста тысяч дней своего существования, — и коснулся места слева под мышкой, которое активировало механизм, делающий его живым.

Фейоли напряглась от его прикосновения, так как он внезапно почувствовал плоть — теплую плоть, женскую плоть, — вот что чувствовал он теперь, когда ему были возвращены жизненные ощущения. Он знал, что его прикосновение вновь стало прикосновением мужчины.

— Я сказал «привет, не плачь!», — повторил он, и голос ее был, как все забытые ветерки в ветвях всех забытых им деревьев, с их влагой, ароматами, их красками, возвращенными ему таким способом:

— Откуда вы появились, человек? Мгновение назад вас тут не было.

— Из Каньона Мертвых, — ответил он.

— Позвольте мне прикоснуться к вашему лицу, — сказала она.

И он позволил. И она прикоснулась.

— Странно, что я не почувствовала вашего приближения.

— Это странный мир, — ответил он.

— Правда, — сказала она. — Живой здесь только вы.

А он спросил:

— Как твое имя?

— Называйте меня Сития, — сказала она, и он назвал ее так.

— Меня зовут Джон, — сообщил он ей. — Джон Оден.

— Я пришла побыть с вами, утешить вас и ободрить, — сказала она, и он понял, что обряд начался.

— Почему ты плакала, когда я тебя нашел? — спросил он.

— Потому что подумала, что в этом мире нет ничего, а я так устала от моих странствований, — объяснила она. — Вы живете поблизости?

— Неподалеку, — ответил он. — Совсем близко.

— Вы не отведете меня туда? В то место, где живете.

— Хорошо.

И она встала и последовала за ним в Каньон Мертвых, где он устроил свой дом.

Они спускались, спускались, спускались, и повсюду вокруг были останки когда-то живших людей. Она, казалось, ничего этого не видела и не спускала глаз с лица Джона, опираясь на его руку.

— Почему вы назвали это место Каньоном Мертвых? — спросила она.

— Потому что они всюду вокруг нас — мертвые, — ответил он.

— Но я ничего такого не вижу.

— Знаю.

Они прошли через Долину Костей, где миллионы умерших разных рас и из многих миров штабелями лежали по сторонам, и она ничего не увидела. Она явилась на кладбище всех миров и не поняла этого. Она встретила его хранителя, его сторожа, и не поняла, что он такое — этот человек, который пошатывался рядом с ней, точно пьяный.

Джон Оден отвел ее к себе домой — в то место, где он не обитал, но которое теперь сделал своим домом, — и включил древние системы внутри здания, сооруженного внутри горы, и со стен полился свет — свет, в котором он раньше не нуждался, но который теперь был ему необходим.