Array Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2010 №11

2012 год действительно характерен значительными неприятностями. Забавно, но эти неприятности были спровоцированы ожиданием конца света. Популярность этой идеи возрастала тем значительнее, чем ближе был 2012 год. Люди слабеют умом, когда им это позволяют. В 2010–2011 гг. верующие начинают потрошить банки на кредиты. Всем нужно исполнить свои жалкие мечты перед тем, как мир закончит свое существование, и на все эти мечты нужны деньги. Чем ничтожнее мечтенка, тем больше денег она стоит. Банки лопаются один за другим. Наступает банковский кризис, по сравнению с которым кризис 2009-го — невзрачный карандашный набросок действительной катастрофы. Но наступает долгожданный 2012 год, и онтологически ничего не происходит. Денег у людей нет. То бессмыслие, в которое они превратили взятые кредиты, не может называться материальным капиталом. Половина людей, веривших в то, что 2012 год станет последним в летосчислении человечества, прерывают свою жизнь искусственно от невозможности рассчитаться с банками. Остальные понимают, что вместо мозга у них в головах находится что-то вроде кошачьей блевоты, и судьбам их тоже завидовать не следует. Таким образом, жизнь после 2012 года становится некомфортной и трудной, но она не оканчивается.

Мне не суждено было стать оракулом. Я увяз в болоте народного мнения. Создал полемичный образ, который бесполезен для создания какого-либо единого народного течения. Были те, кто верил мне, и были те, кто считал меня фальсификацией.

Я был кем-то вроде фокусника-иллюзиониста: все знают, что чудеса, которые показывает иллюзионист, основаны на законах этого мира, но никто не хочет разбираться в этом, потому что зрелище, которое представляют собой эти фокусы, намного приятнее, чем знание об их сути. Тех тысяч, что действительно верили в меня, было явно недостаточно для создания единого общественного мнения. Остальных же я просто развлекал.

Я занимался одной большой глупостью. У меня была вторая жизнь, которая оказалась такой же бесполезной, как и первая, потому что ее хозяином был бородатый придурок Смит Сандерс. Кто этот Смит? Почему я должен был делать так, как он мне велел? Почему я должен был ему поверить? То, что он мне рассказал, то, чем он мотивировал мое поведение во второй жизни, при более разумном рассмотрении было похоже на явный и незамысловатый бред. У ученых очень плохо с фантазией, иначе они просто не были бы учеными. Эта история про несчастное человечество, роющее норы, годится лишь на роль сценария унылого голливудского блокбастера, который мог быть снят или не снят, что едино.

Кем я был для ученых, которые отправили меня в будущее? Просто живым биоматериалом. Гражданином, исчезновения которого никто не заметит. Человеком, существование которого никого не интересует.

Физические, химические, биологические или медицинские эксперименты с участием людей всегда вызывают общественный резонанс, пропорциональный масштабам и опасности экспериментов. Но такое происходит только в том случае, если об этом кто-нибудь знает. Я был очень ценен для науки тем, что представлял собой объект вида homo sapiens с отсутствием необходимости носить имя. Я социально исчез в XXI веке, что было тождественно физическому исчезновению, потому что мое существование было некому констатировать.

Кем я стал для 2522 года? Никем. Формально меня вообще не было в 2522 году. Биоматериал, хранившийся долгое время и занимавший место. Я исчез в XXI веке, пропал без вести и так же — без вести — появился в XXVI веке. Опыты надо мной и мне подобными, если таковые были, послужили фундаментом для появления нового сервиса — консервации людей. Потом это новое достижение стало доступным к эксплуатации большинством. Оно стало на службу обществу. Это значит, что всех путешественников во времени, которые теперь исчисляются тысячами и тысячами, переписывают, регистрируют, и они гарантированно продолжают жить в новом для них времени, оставаясь гражданами той страны, которая дала им возможность попасть в будущее. Между мной и этими людьми есть колоссальная разница. Разница в причастности к достижению науки. Я был нужен для достижения науки, а все последующие люди были теми, для кого наука чего-то достигала. То есть я — расходный материал. Стружка. Опилок.

Меня можно было бы утилизировать, но выгоднее подождать, пока науке снова понадобятся опыты с участием человека. Если верить тем, кто вернул меня к жизни, это произошло в XXVI веке, когда наука нашла способ проницать время вспять. Для того, чтобы очередное открытие превратилось в общедоступный сервис, понадобился эксперимент над человеком. И я снова в их распоряжении — достаточно достать меня из холодильника, вернуть к жизни и использовать по назначению. Ведь я — точная копия человека. Разница только в необходимости носить имя.