Юрий Шпаков - Один процент риска (сборник)

Оба космонавта сидели за пультом управления центральной рубки, но руки их были неподвижны. «Ульма», Универсальная Логическая Машина, была в состоянии не только точно посадить гигантский корабль, но и подыскать для него удобную площадку. Если бы телезонды были в порядке, люди могли бы вообще не беспокоиться — из тысяч вариантов машина выберет наилучший. Но у них оставались одни локаторы, и приходилось рисковать.

Они не показывали беспокойства, но оба не раз подумывали: а сможет ли огромный искалеченный корабль опуститься благополучно? Он не рассчитан на атмосферные полеты, и инструкция допускала посадки на незнакомые планеты лишь в самом крайнем случае. Но иного выхода не было. Оставаться на орбите бессмысленно — об этом нечего и думать. И Борис отдал машине последнюю команду…

«Ульма» не подвела. Вопреки всем опасениям, поврежденная махина звездолета легла на почву почти без удара. Космонавты, готовые к любой встряске, разом облегченно вздохнули: вынужденная посадка оказалась совершенно безболезненной. Полет «Мирного» закончился.

— Скажи, тебе раньше не приходило в голову, что мы — полные тезки?

— Это в каком смысле?

— В самом прямом. Английское Роберт равнозначно русскому Борис. Фамилии Смит и Ковалев тоже переводятся одинаково. Коваль-то по-украински означает кузнец. Вот и выходит, что мы братья не только по несчастью, но и даже по именам.

— Любопытно. Я знал, что моя фамилия одна из самых распространенных, но чтобы до такой степени… Знаешь, это даже можно рассматривать, как некий перст судьбы. И действительно: почему уцелели именно мы?

— Мистика, мой дорогой. Фамилии тут абсолютно ни при чем…

— Не буду спорить. К тому же, говоря откровенно, меня занимают сейчас другие проблемы. И прежде всего такая: как нам жить дальше.

— Тут и думать нечего. Будем работать.

— А зачем?

— Ты что, шутишь?

— Говорю совершенно серьезно. Помнишь наш разговор перед посадкой? Тогда я предсказывал, что нам придется просидеть в этой милой мышеловке до конца своих дней. Сейчас, кажется, убедились окончательно: пожизненное заключение обеспечено. И обжалованию этот приговор не подлежит. Хоть лоб разбей никто тебя не услышит…

Вот уже трое суток находились они на чужой планете. Почти земная неделя — потому что день здесь вдвое больше. И все время оставались внутри корабля. Как ни осторожно провела машина посадку, при этом пострадал механизм шлюзовой камеры, и без того поврежденный взрывом. В тот раз Борис восстановил его, но небольшой толчок свел его работу на нет. А выходить наружу, не обеспечив полнейшей герметичности корабля, было чистым безумием. В таком случае в помещения тотчас ворвалась бы беспощадная Чужая Жизнь, бороться с которой они не смогут. И поэтому космонавты почти все свое время проводили в камере — паяли, клеили, без конца прозванивали схемы. Но дела почему-то шли медленно. Возможно, из-за того, что оба прекрасно понимали: экскурсия наружу их положения ничуть не изменит. На такой бойкой планете вряд ли можно безнаказанно отлучиться от корабля даже на десяток шагов. Слишком уж неприятная картина открылась им после посадки…

Звездолет опустился на холмистой равнине с мягким, спокойным рельефом, густо заросшей колючей травой ржавого цвета. На горизонте со всех сторон тянулась неровная стена медно-красного леса. Неподалеку поблескивало озеро — берега скрыты оранжевыми зарослями, местами из них вытягиваются высокие деревья непривычного вида: темно-фиолетовый голый чешуйчатый ствол, на вершине пучок мясистых листьев, а над ними пышный ковыльный султан из розовых нитей.

Сначала планета показалась людям безжизненной, Но уже через несколько минут от этой иллюзии не осталось и следа. Наружные микрофоны принесли в рубку тревожное дыхание неизвестного мира: быстрые шорохи, далекие трубные возгласы, странные голоса — стрекот, шипение, уханье. Даже рев и пламя планетарных двигателей не смогли надолго потревожить, распугать местных обитателей. Наверное, привыкли и не к такому…

Борис едва начал готовиться к отбору биологической пробы, а Роберт уже успел заметить первого жителя планеты. Над озером метнулась косая тень, скользнула к самой воде и тотчас скрылась в зарослях, таща за собой что-то блестящее и трепещущее. Потом завозились, зашумели в прибрежных кустах на другом берегу, донесся глухой, задушенный крик. И, словно эхо, со всех сторон защелкало, засвистело, забормотало.